Конечно же, это пока что скульптуры, сделанные по частным заказам синьорам, могущие украсить собой коллекции этих любителей прекрасного. Однако уже тогда молодой Бернини получил и свой первый общественный заказ – исполнить Портрет епископа Сантони, мажордома папы Сикста V. Это – барельеф на гробнице прелата в церкви Санта Прасседе в Риме. Созданный, по свидетельству биографов, «в неполных десять лет», он демонстрирует еще сильную зависимость юного художника от отцовского стиля, проявляющуюся в манере «прорисовки» прядей волос и бороды.

Между живописью и скульптурой

«Он с самого начала точно знал, что сила его – скульптура, ибо даже когда он чувствовал склонность к живописи, он все же не хотел ограничиваться только ею. Можно сказать, что его живопись была чистейшей воды развлечением». Этим заявлением Бальдинуччи дает точнейшую характеристику тому месту, которое занимала живопись среди прочих занятий будущего мастера – благородное безделье.

Чтобы со всей ясностью понять, сколь велики были возможности Бернини в обновлении портретной живописи, в глубине психологического анализа, достаточно лишь сопоставить его портрет, написанный Оттавио Леони около 1622 года, и собственную работу мастера Автопортрет в юности, исполненный Бернини годом позже (ныне в гелерее Боргезе).

Поскольку первый из них имеет отчетливо официальный характер (показательно, что он был переведен тем же Леони в гравюру), он должен был отвечать традиционным представлениям о стиле, о характере модели без малейшей попытки ее психологической интерпретации. На погрудном портрете молодой Бернини весьма элегантен в кожаном колете, из-под которого выпущен кружевной воротник, хорошо причесан и чисто выбрит, как на первом выходе в свет (а этот портрет – и в самом деле «первый выход в свет» для молодого художника).

На автопортрете же, напротив, точка зрения на портретируемого сильно приближена к зрителю, к которому изображенный неожиданно повернулся, как будто бы его только что кто-то позвал. Сдержанность в использовании цвета и распределении света заставляет внимание наблюдателя полностью сосредоточиться на взгляде модели. Это магнетическое действие взгляда Бернини отметил еще Шантелу, описывая художника, которому было тогда уже за шестьдесят, во время его поездки в Париж. Он замечает: «В его лице было что-то орлиное, особенно в глазах». И вот, от живописи этих глаз не остается и следа на рисунке – и тем более, на гравюре – Оттавио Леони, тогда как на всех автопортретах Бернини – начиная от Автопортрета в образе святого воителя 1630 года, затем в его работе 1635 года, хранящейся в галерее Боргезе (на нем, кстати, Бернини запечатлен здесь на фоне пятидесяти тысяч лир), и кончая Автопортретом того же года из Уффицы, - мы вновь и вновь видим эту отчетливую печать его индивидуальности.

Есть и еще одно существенное отличие автопортретов от портрета работы Леони: колорит и манера исполнения. У Бернини мазки ложатся резко, напоминая удар резца (сравним, например, трактовку волос в карандашном Автопортрете из Ватиканской Апостольской библиотеки и в скульптурном портрете Констанции Бонарелли, предмета единственной страстной любви художника). Цвет при этом использован исключительно экономно: обратим внимание на то, как осторожно вводится красный тон в Автопортрете в образе святого воителя (возможно, имеется в виду Святой Георгий).

Конечно, Бернини не посвящал свое творчество исключительно автопортретам, даже Давид с головой Голиафа 1623 года также являющийся автопортретом, скорее всего был использован художником при исполнении мраморной группы Давид из галереи Боргезе. Бернини – живописец пробовал свои силы в мужских портретах и в картинах на библейские темы, таких, например, как Апостолы Андрей и Фома, из Национальной галереи в Лондоне. Точка зрения «снизу вверх» придает фигурам монументальность, как на большом эскизе Святой Бернард, выполненном совместно с Карло Пеллегрини и ныне хранящемся в Национальной галерее старого искусства в Палаццо Барберини в Риме.

Второй великий секрет изобразительного мастерства Бернини заключается в придании образам грандиозности. Молодой художник демонстрирует виртуозное владение этой способностью даже в карикатурах, которыми он с удовольствием занимался. Несмотря на различие жанра, такие произведения как Карикатура на святого отца (имелся ввиду Шипионе Боргезе), из Апостольской Библиотеки Ватикана (код. Киджи, ч. IV., л. 15r.), Портрет Урбана VIII (Рим, Национальная галерея старинного искусства, Палаццо Барберини) и Портрет Павла V (Рим, галерея Боргезе), который святейший папа держал “в своей комнате до самой смерти”, объединяет именно эта монументальность, не обусловленная ни размером произведения, ни примененной в нем техникой. Действительно, в карикатуре всего несколькими штрихами обрисованы добродушие и острый ум Шципионе Боргезе.

Подтверждение этому можно получить, сопоставив живописный Портрет Урбана VIII из Галереи Боргезе в Риме с мраморным бюстом святого прелата в галерее Палаццо Спада Каподиферро в Риме. Сдержанная цветовая гамма (кроме телесного, использованы лишь белый, черный, и красный цвета), треугольная в основе композиция придает образу характер, совершенно отличный от мраморного бюста. Скульптура, немногим меньше метра в высоту, по грандиозности изображенной фигуры остается непревзойденной даже в таких произведениях, как, например, впечатляющий Портрет Павла V, высотой едва достигающий тридцати пяти сантиметров. Это вполне объясняет привязанность понтифика к такой маленькой скульптурке! Вполне понятно, почему молодой Бернини нашел постоянную поддержку своему таланту в семье Боргезе. Действительно, от кардинала Шипионе Боргезе исходят первые заказы, исключительно важные для молодого Джанлоренсо, который, кроме прочего, продемонстрировал свое дарование и изобретательность, сделав несравненный, мягкий на вид матрас из мрамора для античной статуи Гермафродита, незадолго до того найденной в дворике монастыря Санта Мария делла Виктория. По заказу Шипионе Бернини вскоре создаст несколько своих самых знаменитых шедевров.

Четыре мраморные группы, выполненные между 1618 и 1625 годами, представляют собой последовательную разработку единой композиционной темы – спирали, присутствовавшей еще в работах Пьетро Бернини. Именно по этой причине первые критики не могли с уверенностью определить, участвовал ли в изображении Энея, Анхиза и Аскания наряду с Джанлоренсо его отец.

Хотя сходство с мотивом рафаэлевской фрески Пожар в Борго в Станцах Ватикана представляется очевидным, не стоит умолять и значение того, что композиция этой группы почерпнута у Микеланджело (в Тондо Дони с его соединением трех фигур наподобие мраморной группы), а также из маньеристских опытов со змеевидными линиями (вспоминается Добродетель, подчиняющая Порок Джованни да Болонья), которые Пьетро Бернини пытался переосмыслить – например, в известной скульптуре Иоанн Креститель, созданной незадолго до заказа Боргезе данной группы. Наряду со спиралевидной в целом композицией в ней заключен и «особый» угол зрения на фигуру маленького Аскания, словно это произведения – выполненное с виртуозностью статуэток богов-хранителей очага, подобных той, которую держит в руке старик Анхиз, - должно было в конце концов оказаться в нише, как Иоанн Креститель.