ПАМЯТНЫЙ ДЕНЬ

Когда накануне столетия императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге четырнадцать учеников взбунтовались, отказавшись участвовать в конкурсе на большую золотую медаль, вице-президент академии князь Гагарин попросил начальника Третьего отделения собственной канцелярии Его Величества канцелярии князя Долгорукова сделать так, чтобы в газетах и журналах ничего не писали об этом. Князь Долгоруков охотно выполнил просьбу. Ни строчки, ни слова о неслыханном происшествии не просочилось тогда на страницы газет и журналов, и долго еще бдительные цензоры вымарывали отовсюду любое упоминание о неприятном событии. Но утаить случившееся разумеется не удалось, и недалеко было время, когда день 9 ноября 1863 года стал памятным днем для всех кто знает и по-настоящему любит русскую живопись.

Четырнадцать учеников академии приглашены были на утро 9 ноября в правление, чтобы выслушать программу конкурса на большую золотую медаль. Это были люди в цветущем возрасте двадцати трех - двадцати шести лет, лучшие из лучших. Каждый из них получил за годы учения две серебренные и малую золотую медали. Но теперь, в эти торжественные минуты, они выглядели озабоченными и усталыми. Некоторые, казалось, не спали всю ночь (как выяснилось в последствии так оно и было). Одетые в поношенные, но вычищенные накануне и тщательно наглаженные сюртуки , они стояли в молчании перед высокой и тяжелой дверью конференц- зала, ожидая вызова.

Наконец дверь распахнулась. В глубине за длинным овальным столом крытым темно-зеленой суконной скатертью, мерцали золотом и серебром орденские звезды сановитых членов совета академии. Ученики вошли один за другим, здороваясь, и молча остановились в правом углу зала. Князь Григорий Григорьевич Гагарин, генерал и вице-президент академии, блестящий рисовальщик и акварелист, любитель и знаток византийских икон и византийского орнамента, поднялся с бумагою в руке и стал читать: "Совет императорской Академии художеств к предстоящему в будущем году столетию академии для конкурса на большую золотую медаль для конкурса по исторической живописи избрал сюжет скандинавских саг: "Пир в галле". На троне бог Один, окруженный богами и героями , на плечах у него два ворона. В небесах сквозь арки дворца Валгалы, видна луна, за которой гоняться волки .". Он читал все это басовитым рокочущим голосом, держа в одной руке на весу бумагу, а другой перебирая серебряные наконечники акселебентов на груди. Толстые генеральские эполеты покойно лежали на его плечах.

Ученики хмуро слушали. Наконец чтение кончилось. Опустив бумагу князь Гагарин произнес, отечески глядя на стоящих в углу: "Как велика и богата, даваемая вам тема, насколько она позволяет человеку с талантом высказать себя в ней и, наконец, какие и где взять материалы, объяснит вам наш уважаемый ректор, Федор Антонович Бруни." Сидевший справа от президента благообразный старик, четверть века назад прославившийся картиной своей "Медный змий", тихо поднялся, украшенный, как и многие другие члены совета, нагрудной муаровой лентой и орденскими звездами. Сохраняя на лице выражение значительной задумчивости, он направился неслышными шагами в сторону учеников, стоявших в угрюмом молчании, - и тут произошло нечто небывалое.

Один из четырнадцати, худощавый и бледный, с негустой бородкой и глубоко посаженными пристальными глазами на скуластом лице, вдруг отделился и вышел вперед навстречу ректору. Бруни остановился в недоумении. Мундиры, ленты и звезды за овальным столом шевельнулись и замерли.

"Просим позволения сказать перед советом несколько слов," - произнес глухим от волнения голосом вышедший вперед. - "Мы подавали дважды прошение, но совет не нашел возможным выполнить нашу просьбу . Не считая себя вправе больше настаивать и не смея думать об изменении академических постановлений, просим освободить нас от участия в конкурсе и выдать нам дипломы на звание свободных художников."

Косматая голова пятидесятилетнего Пименова, профессора скульптуры, которому Пушкин посвятил когда-то экспромт "На статую играющего в бабки", откинулась и замерла в удивлении. В тишине из-за стола послышалось недоверчиво-изумленное: "Все?". "Все!" - ответил вышедший вперед. Поклонясь, он решительно направился к двери. За ним двинулись остальные. "Прекрасно, прекрасно!" - прозвучал им в след насмешливый голос Пименова.

Выйдя из Конференц-зала в канцелярию, каждый проходил к столу делопроизводителя и вынимал из кармана сюртука сложенное в четверо прошение. Тексты всех прошений были одинаковы: "По домашним обстоятельствам не могу продолжать учение ." Подписи же стояли разные: Корзухин, Шустов, Морозов, Литовченко, К. Маковский, Журавлев, Дмитриев-Оренбургский, Вегин, Григорьев, Песков, Петров. Прошение, говорившего от имени всех перед советом было подписано: И. Н. Крамской.

Тем временем в конференц-зале разыгралась пренеприятная сцена. Один из четырнадцати "бунтовщиков", Заболотский, не вышел, остался в зале, как бы желая сделаться свидетелем наступившего там замешательства. Он стоял в углу, щуплый и темноволосый, на лице его блуждала растерянная полуулыбка. "А вам чего угодно, сударь?" - спросил, едва сдерживая раздражение, князь Гагарин, продолжавший столбом своим выседся на своем предсказательском месте. "Я . желаю конкурировать," - через силу выжал из себя Заболотский. Князь Гагарин усмехнулся. "Разве вам не известно, милостивый государь," - сказал он едко-насмешливо, - "что конкурс из одного участника не состоятся не может? Благоволите подождать до следующего года." Заболотский вышел, униженно кланяясь, унося на улицу застывшую улыбку. Через год он все же участвовал в конкурсе, провалился и затем исчез бесследно разделив незавидную долю, уготованную людям нетвердых убеждений.

Между тем к тринадцати положенным на стол делопроизводителя заявлениям прибавилось четырнадцатое: молодой скульптор Крейтан, также назначенный конкурировать на большую золотую медаль решил примкнуть к своим товарищам-живописцам. "Когда все прошения были отданы," - вспоминал спустя четверть века Крамской, - "мы вышли из правления, затем из стен академии, и я почувствовал себя наконец на этой страшной свободе, к которой мы так жадно стремились".

"АКАДЕМИЯ ТРЕХ ЗНАТНЕЙШИХ ХУДОЖЕСТВ"

Чтобы как следует понять причины случившегося, надо ясно представлять себе, чем была в те годы императорская. Надо окинуть взглядом, столетие прошедшее со дня ее основания. Надо заглянуть и в более отдаленные времена. Допетровская Россия не знала "светской живописи". Долгая ночь татарского ига, междоусобицы и удельные распри - все это намного задержало развитие страны и наложило глубокий отпечаток на духовную жизнь страны. Вышло так, что в лихие годины нашествия, неволе и внутренних раздоров одна лишь вера, религия оставалась общей, единой для всех, потому-то церковь и стала главной опорой нарождающегося Московского государства. Потому так всеобъемлюща и всесильна была власть церкви над душами людскими. Под этой властью принужденно было жить искусство, ей и только ей обязано было служить. Сумрак средневековья долго не рассеивался над российскими просторами. Средневековой по духу, по отрешенности от всего земного оставалось долго и русская живопись. В то время, когда Европа имела за собой три века Возрождения - Джотто, Леонардо, Рафаэля и Микеланджело, в то время, когда умер уже Тициан, а слава Веласкеса и Рубенса поднималась превыше королевской славы, - в это самое время на Руси безвестные "царские иконописцы" продолжали украшать храмы и боярские терема темноликими и суровыми образами "нерукотворного спаса", "житиями" и "благовещениями", строго держась освященных обычаем образцов.