Вы, идущие мимо меня

К не моим и сомнительным чарам, —

Если б знали вы, сколько огня,

Сколько жизни, растраченной даром .

Сколько темной и грозной тоски

В голове моей светловолосой .

«Странной особью человеческой» называла Цветаева поэта, живущего с обнаженным сердцем и не умеющего легко справляться с земным порядком вещей. Поэт бывает смешон, и нелеп, и беспомощен в житейских ситуациях, но все это — оборотная сторона его дара, следствие его пребывания в другом, необыденном мире действительности. Даже смерть поэта, по Цветаевой, есть нечто большее, чем человеческая утрата.

Особый дар настоящего поэта, согласно Цветаевой, — исключительная способность к любви. Любовь Поэта, по ее мысли, не знает предела: все, что не вражда или безразличие, объемлется любовью, при этом «пол и возраст ни при чем». Близорукость в «мире мер», но ясновидение в мире сущностей — таким видит она особое поэтическое зрение.

Поэт свободно парит в своем идеальном мире, в мире «нездешнего» пространства и времени, в «княжестве снов и слов», вне всяких жизненных теснот, в безграничных просторах духа. Иногда для Цветаевой жизнь в снах является подлинной реальностью. В своих сновидческих стихах Цветаева воспела «седьмое небо», корабль мечты, видела себя «островитянкой с далеких островов». Сон для нее — пророчество, предвидение, концентрация творческих способностей, портрет времени или предсказание будущего:

Око зрит — невидимейшую даль,

Сердце зрит — невидимейшую связь,

Эхо пьет неслыханную молвь.

«Поэт — очевидец всех времен в истории», — говорила Цветаева. Поэт — невольник своего дара и своего времени. Его отношения со временем трагические. В стихотворении «Прокрасться .» дано такое предположение-утверждение:

А может, лучшая победа

Над временем и тяготеньем —

Пройти, чтоб не оставить тени

На стенах .

Может быть — отказом

Взять? Вычеркнуться из зеркал?

«Брак поэта со временем — насильственный брак», — писала Цветаева. Не вписываясь в свое время, в реальный мир, «мир гирь», «мир мер», «где насморком назван плач», она творила свой мир, свой миф. Ее миф — миф о Поэте. Ее стихи и статьи о поэтах — всегда «живое о живом». Она острее других чувствовала уникальность личности поэтов.

А. Блоку

И, под медленным снегом стоя,

Опущусь на колени в снег,

И во имя твое святое

Поцелую вечерний снег.

А. Ахматовой

Мы коронованы тем, что одну с тобой

Мы землю топчем, что небо над нами — то же!

И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

Уже бессмертным на смертное сходит ложе.

Но особенно значим в поэзии Цветаевой образ Пушкина. Главное обаяние Пушкина для Цветаевой в его независимости, бунтарстве, способности к противостоянию. В цикле «Стихи к Пушкину» (1931) она говорит:

Вся его наука —

Мощь. Светло — гляжу:

Пушкинскую руку

Жму, а не лижу.

Что вы делаете, карлы,

Этот голубой олив,

Самый вольный, самый крайний

Лоб, навеки заклеймив

Низостию двуединой

Золота и середины?

Цветаева ощущает свое родство с Пушкиным, но при этом остается самобытна. Сама ее жизнь стала бескорыстным служением своему предназначению. Остро ощущая свою несовместимость с современностью, «выписываясь из широт», она верила, что

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Главным для нее, как для любого великого поэта, была жизнь в собственных стихах:

Чтоб под камнем что-то дрогнуло,

Мне ж — призвание как плеть —

Меж стенания надгробного

Долг повелевает — петь.

………………………………………

Ибо раз голос тебе, поэт,

Дан, остальное — взято.

Пройдя свой жизненный путь по земле «с полным передником роз! Ни ростка не наруша», принимая и понимая трагизм своего положения, оборвав «недопетую песнь», Цветаева верила:

Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

Она действительно осталась Поэтом, с которым « .Разлуки — нет!»

2. Тема одиночества

Состояние одиночества — одно из наиболее характерных состояний Цветаевой. В юности, а затем в молодости она ощущала одиночество не по годам, тоску по чьей-то заботе, жаждала быть нужной другим и остро страдала от своей ненужности. Конфликт между бытом и бытием, несовместимость небесного и земного, высокого избранничества поэта с его мирским существованием породили это состояние в ней. Этот конфликт пронизывает все ее творчество, приобретая самыеразные оттенки, а в центре его — сама Марина Цветаева. Лирическая героиня Цветаевой одинока от несбывшейся любви или дружбы, одинока как поэт, противостоящий миру, одинока в своем мироощущении и миропонимании. С одиночества начинается творческая самостоятельность.

Час ученичества! Но зрим и ведом

Другой нам свет, — еще заря зажглась,

Благословен ему грядущий следом

Ты — одиночества верховный час!

(«Ученик», 1921)

Она уходила в одиночество, неизменно сопровождавшее ее, «ибо странник Дух и идет — один», и бывшее одновременно и величайшим страданием, и величайшей благодатью. Благодатью, так как только внутри себя можно обрести свободу:

Уединение: уйди

В себя, как прадеды в феоды.

Уединение: в груди

Ищи и обретай свободу .

Свободу, необходимую, чтобы творить. Ей было свойственно стремление творить, созидать так, чтобы «лучше нельзя»; жажда быть необходимой, незаменимой тому, кто затронул в данный момент ее творческое воображение, ее душу. Не находя себя в реальности, она уходила в себя, в свою Душу. «Вся моя жизнь — роман с собственной душой», — говорила она.

Земная дружба не могла растопить ее одиночества. В стихотворении «Роландов Рог» (1921) Цветаева дает себе выразительную характеристику: «Одна из всех — за всех — противу всех!»

Иногда она видит разрешение конфликта в собственной смерти, раскрывая при этом суть внутреннего противоборства Поэта и Человека:

Жив, а не умер,

Демон во мне!

В теле — как в трюме,

В себе — как в тюрьме.

.В теле — как в крайней

Ссылке. — Зачах!

В теле — как в тайне,

В висках — как в тисках

Маски железной.

Это романтическое двоемирие поэзии Цветаевой рождено именно конфликтом бытового с бытийным. Поэтому, не найдя в реальном мире гармонии, она обращается к прошлому, где герои жили по законам рыцарства, чести и мужества, или «улетает» в заоблачные высоты, где «тот свет — наш». Но ведущий символ ее личности — море, глубокое, неисчерпаемое, непостижимое, самодостаточное. И себя, и свою душу она видит всегда «морской», даже ее имя Марина значит «морская» («Душа и имя», 1911):

Но имя Бог мне иное дал:

Морское оно, морское!

.Мечты иные мне подал Бог:

Морские они, морские!

.Но душу Бог мне иную дал:

Морская она, морская!

Образ моря у Цветаевой так же многолик, как и ее душа: это и бунт, и стремительность, и глубина, и опасность, и любовь, и неисчерпаемость. Море отражает в себе небо и объединяет морское и небесное начала. В стихотворении «Душа» (1923) она вмещает в свою поэтическую душу и небо, и море: