Признаки зимы иногда появляются рано: порой уже в октябре в городских лесопарках можно услышать грустные монотонные посвисты – голоса снегирей. Еще один голос зимы – громкая серебристая трелька. Источник звука обнаружить нетрудно – почти у самых домов, не боясь человека, перелетают с дерева на дерево стайки хохлатых свиристелей.

Сиротливо чернеют среди голых ветвей такие незаметные летом шарообразные сорочьи и плоские вороньи гнезда. Тихо. Только сердитое тарахтенье больших синиц, не поладивших между собой, да нежное «тррь-тррь» стайки длиннохвостых ополовничков, обследующих большой компанией березы, будит настороженный лес.

В березняке невольно готовишься к кратковременному оживлению, сопровождающему появление стаи чечеток и чижей – неизменных спутников вереницы зимних дней. В их обществе всегда царят шум и суета. Птички разом осаждают верхушку березки с особенно хорошим урожаем семян, галдят, щебечут и гнусаво выкрикивают: «Чьи-и?». Быстро подвесившись на тонких веточках, они деловито потрошат сережки и, разом поднявшись над лесом, не переставая галдеть, отбывают к им одним ведомой цели.

Часто заметишь зимой и большого пестрого дятла. Не раз приходилось видеть, как этот яркий франт гордо сидит на краю пустой консервной банки и клювом вычищает остатки содержимого. В этом он конкурирует с исконными зимними нахлебниками человека – воронами и галками. А вот дятел стучит клювом, словно деревянным молотком, в ветвях старой сосны. Вы конечно догадались: здесь у него кузница, импровизированный станок для обработки сосновых шишек. Потрошеные шишки, потрепанные и помятые, валяются на снегу. Покончил с одной – полетел за следующей: за короткий зимний день их надо успеть раздолбить несколько десятков, достав из каждой до полусотни жирных сосновых семян.

Несомненная заслуга большого пестрого дятла – восполнение дефицита «жил-площади» для птиц, живущих в дуплах, – мухоловок, синиц, поползней и других. Дуплистые деревья, как правило, старые, больные или сухие, человек старательно убирает из насаждений, развешивая «взамен» скворечники, синичники, дуплянки. Но все же основной поставщик лесных квартир – дятел. Свое гнездовое дупло он использует лишь один сезон, а на следующий год строит новое.

Зимой лес щедро одаривает дятла шишками, словно расплачиваясь с ним за услуги, которые тот оказал ему в период размножения насекомых-ксилофагов, потребителей древесины. Именно они служат пищей для дятла летом, а семена хвойных – его основной зимний корм.

Впрочем, дятлы, живущие в городе, едят все, что могут найти на помойках у леса и в кормушках для птиц и белок. «Урбанизированные» дятлы отказываются от сезонных кочевок и переходят к оседлому образу жизни. Каждый имеет свой индивидуальный участок в несколько гектаров, и, раз застав его за работой, вы потом сможете ежедневно наблюдать за своим знакомым примерно в том же месте. На участке дятла есть сосны со спелыми шишками, подходящее для кузницы дерево и дупла для ночевки. С другими дятлами – соседями по участку поддерживаются дружественные отношения, но пришлый незнакомец подлежит немедленному изгнанию.

Большой пестрый дятел – самый обычный, но не единственный представитель отряда дятлов в лесопарках. Малого пестрого – размером чуть побольше воробья – теперь видят не реже, чем большого и не только в мягкие зимы, как раньше. Довольно обычным стал и недавно редкий белоспинный дятел, похожий на большого пестрого, но с бледно-розовым брюшком и белой спиной.

Иногда в сосняках и ельниках встречается угольно-черная с красной шапочкой птица размером почти с ворону. Ее принадлежность к дятлам выдает манера сидеть, вертикально прилепившись к стволу дерева. Это черный дятел, или желна. У сидящей желны громкий, протяжный, далеко слышимый голос: «Ки-ааай!». На лету же черный дятел издает короткие дребезжащие трельки. Долбление желны такое громкое, что можно принять его за удары топора.

Всю зиму дятел с утра до вечера неутомимо трудится в своей кузнице. Но ослабнут морозы, осядет снег, выглянет февральское солнышко – и к перезвону синиц прибавится торжествующая барабанная дробь. И это будет одним из первых признаков приближения весны.

Огромные стаи вороньего племени вечерами летят ночевать поближе к центру города, на бульвары и в скверы, где теплее и нет ветра. Так они поступают всю зиму – ведь температура воздуха в центре города на несколько градусов выше, чем в пригородах. В свете фонарей притихшие на ночь птицы кажутся какими-то диковинными плодами, густо облепившими ветви. Не сразу догадаешься, что стоишь посредине огромной птичьей «спальни».

Перед отправкой на ночлег вороны и галки собираются на полях и пустырях на окраинах города и уже отсюда стартуют стая за стаей, заполняя вечернее небо тысячами машущих крыльев. А перед стартом можно и закусить: неторопливо шагая по земле, вороны высматривают неосторожных грызунов – серых полевок, расплодившихся за лето в подземных норках. Те полевки, что помоложе и поглупее, попадают воронам на ужин. Если случившаяся поблизости собака начинает раскапывать норку, вороны собираются полукругом вокруг нее и внимательно наблюдают, не выскочит ли грызун через запасной выход? Поймать зверька они всегда успевают раньше, чем пес разгадает их намерения.

Как хлопья первого снега, носятся над рекой, пока еще не замерзшей, озерные чайки. Присмотримся: они выглядят совсем иначе, чем весной. Тогда их головки были красивого шоколадного цвета. Сейчас они белые, лишь на щеке – коричневый штрих. Озерные чайки перелиняли в зимний наряд. Много среди них и птиц с буровато-коричневой спиной – это молодежь, «урожай» нынешнего лета. Так же, как и уткам, чайкам нужна текучая вода. Они остаются в родных краях, пока не станут реки. Опускаясь на воду, птицы кажутся легкими парусными корабликами на свинцовой волне.

На окраине лесопарка из кустов доносится звонкое стрекотание, так похожее на сорочье. Но, приглядевшись, вы видите не сороку, а сойку. Видно, появление человека заставило ее перейти на хорошо знакомый всем лесным жителям тревожный сорочий стрекот. Сойки – известные подражатели. В одном из подмосковных заказников мы постоянно встречали сойку, которая точно повторяла крик хищной птицы – канюка. Есть сойки, имитирующие собачий лай, мяуканье и другие звуки. Собственный голос – хриплое короткое карканье – сойки чаще всего подают осенью, он тогда далеко слышен в настороженно замолкшем лесу. А в солнечные мартовские дни иногда можно услышать тихое меланхоличное бормотание – весеннее пение сойки, совершенно не вяжущееся с ее сварливым вздорным характером.

Но самая интересная особенность сойки в другом. Осенью, когда поспевает урожай желудей, и они, опадая, начинают звучно шлепать по не увядшим еще палым листьям, сойки собираются в дубравах. Выбрав какой-то им одним ведомый момент, они всей стаей дружно набрасываются на старый дуб и, повиснув на кончиках верхних ветвей, балансируя крыльями, как огромные бабочки, стремительно набивают желудями подъязычные мешки – растяжимые складки под клювами. Содержимое мешков птицы уносят подальше, в глухое тенистое место, в ельник или сосняк. Там сойка некоторое время тихо прыгает по земле, посматривая по сторонам (не видит ли кто?), а затем быстро прячет свою ношу в мох, под корни, в лесную подстилку, в полости под пнями. Зимой, в бескормицу и мороз, по мелким малозаметным приметам найдет сойка это место, раскопает снег и вытащит из тайника весь свой запас или часть его. Тайник может оказаться и соседским, но это сойку не смущает.