Ни ученых-позитивистов, ни религиозных деятелей, ни философов и психологов религиозного направления не устраивало то, что Толстой обратился к христианскому учению. Представители науки увидели слабость мыслителя, чудачество, склонность к парадоксам, апологию патриархально-христианской морали и даже оглупление. В советское время тема религиозных исканий оказалась фактически под запретом, она не вписывалась во внедуховную концепцию марксистской науки. Представители религии были не удовлетворены исследовательским замыслом писателя, его позицией по отношению к церкви.

Со своих позиций были правы те и другие. Толстой «осквернял» и науку, и религию. Однако главное заключается в другом: ни те, ни другие не увидели попытки соотнесения христианского и светского подхода, попытки Толстого соединить христианский вопрос «зачем?», «почему?» со светским «как?»

В наши дни создалась уникальная возможность всмотреться, вчувствоваться в смысл религиозных исканий писателя как исканий смысла жизни, первую серьезную попытку преодоления позитивистской методологии науки и обращения к христианству при разработке образа духовного, нравственного, творческого человека. Эта был исследовательский замысел, попытка сближения науки и религии, попытка одухотворения дегуманизированной, механистической, эмпирической педагогической науки образом духовного и нравственного человека.

Толстой уловил драматизм ситуации — отторжения человека позитивистской методологией, «потери души», сведения духа к материи, телесности, приравнивания человека к вещи, объекту, логической схеме, искажения самого понятия «психика», подмены человека натуралистически понимаемой личностью и выведения из нее соответствующих характеристик, неадекватности понятийного языка науки.

Толстой стоял у истоков формирования утверждающегося в настоящее время взгляда, что духовные образования личности — это фундамент и смысловой аспект всей научной картины мира, но не был понят современниками. Духовная и нравственная сущность человека затушевывалась учеными естественнонаучного толка. «Они, — писал Толстой, — подобны штукатурам, которых бы приставили заштукатуривать одну сторону стены церкви и которые, пользуясь отсутствием главного распорядителя работ, в порыве усердия, замазали бы своей штукатуркой и окна, и образа, и леса, и неутвержденные еще стены и радовались бы на то, как с их штукатурной точки зрения «все выходит ровно и гладко» (Толстой Л.Н. Собр. художественных произведений: В 12 т. М., 1948. Т.6. С.281).

Писатель высмеивал оптимизм ученых, считавших, что стоит усилить микроскопы, как « .мы поймем переход из неорганического в психическое, и вся тайна жизни откроется нам». Порочность редукционистского подхода проявилась еще и в том, что столь прямолинейная логика уводила исследователей в никуда, все больше удаляя их от понимания сущности человека. « .Тайна жизни и объяснение всего представляется в запятых, живчиках, не видимых уже . нынче открываемых, а завтра забываемых (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 12 т. T.17. С.133).

Критикуя современную ему науку, в том числе западноевропейскую педагогическую науку, особое внимание Толстой обращал на присущие ей редукционизм, рационализм, эволюционизм, эмпиризм. — См.: Кудрявая Н.В. Лев Толстой о смысле жизни (Образ духовного и нравственного человека в педагогике Л.Н.Толстого). М., 1993. С особой силой в творчестве писателя прозвучала тема науки, образования, которые только тогда будут способствовать движению человечества ко все большему благу, когда в их основу будет положено учение о смысле и назначении человеческой жизни, соответствующее современному этапу развития. Однако, по мысли Толстого, в позитивистском, опытном научном знании отсутствует вопрос достойного человека смысла жизни, человек рассматривается как существо конечное. Позитивистской наукой, в том числе, как считал Толстой, и педагогикой, отторгаются такие родовые характеристики, как духовность и нравственность, поэтому вопрос о смысле и не актуализирован, его как бы нет во внедуховном позитивистском знании. В школах «воспитывают один разум», а «главное идет, как хочет».

Условно педагогическое творчество Толстого можно разделить на два больших периода.

Первый — с конца 50-х — начала 60-х годов (создание Яснополянской школы, журнал «Ясная Поляна», 1862) и до середины 70-х годов (создание «Азбуки» и «Новой Азбуки»).

Второй период — последние 30 лет жизни, время создания религиозно-нравственного учения. И всегда для писателя его педагогическая деятельность — надежный диагностический инструмент проверки прозрений, догадок, возможность вступить в диалог с мыслителями прошлого или современниками.

«Непонимание» современников началось с достаточно резкого высказывания Н.Г. Чернышевского по поводу теоретических статей журнала «Ясная Поляна» и постановки Толстым вопроса: «чему и как учить?», якобы непонимания графом актуальных просветительских задач. Уже значительно позднее в трактате «Так что же нам делать?», название которого явно полемизировало с поставленным ранее вопросом русского революционера-демократа, Толстой обращается к интеллигенции, тем, от кого в немалой степени зависели судьбы науки, искусства, образования России, вступившей в новую социально-психологическую ситуацию, давая развернутую программу, а собственно педагогическая деятельность Толстого и была связана с поиском ответа на новую социально-экономическую, социально-психологическую ситуацию, когда впервые дети крестьян получили доступ к образованию, когда возникла уникальная возможность укрепления, развития творческого потенциала нации.

В многочисленных дискуссиях, спорах, «впитывая голоса эпохи» (М.Бахтин), Толстой вырабатывал свое миропонимание. Позднее, вспоминая обстановку этих дискуссий, он писал о мгновенном крушении притягательности царствующей философии Гегеля, горячих спорах о проблемах нравственности и нравственного прогресса. Видимо, этот период дал Толстому огромный интеллектуальный импульс в понимании крушения одного миропонимания и утверждении другого, интуитивном угадывании грядущих парадигмальных изменений. Это и была та огромная внутренняя работа, которая повлияла на осознание сверхзадачи всего творчества как обретения высшего смысла жизни и родовой сущности человека, духовности, созидаемой самим же человеком в своем опыте. Возникшее в эти годы у Толстого желание написать теоретический трактат свидетельствовало о мучительном поиске новых детерминант психологического развития, новых категорий для описания душевного мира человека, субъективности как ведущего принципа психологической реальности. Ответы на эти вопросы мы находим во всем последующем художественном творчестве писателя.

В педагогических статьях журнала «Ясная Поляна» (1862) он попытался научно осмыслить уникальную ситуацию психологического развития и становления человека («закон движения вперед образования»), выявить этапы и условия, личностно-деятельностную и аксиологическую природу становления субъективности, предвосхитив идею о зоне ближайшего развития. При этом Толстой отмежевался от психофизического параллелизма, угадывая необходимость целевых и ценностных детерминант психологического развития, заявляя о единственном вечном законе, написанном в сердцах людей, законе прогресса или совершенствования, способности человека к самоизменению, саморазвитию при ориентации на христианский образ человека.