Гораздо более противоречивой оказалась роль нефтегазового комплекса. С одной стороны, именно этот сектор поддерживал идею либерализации цен и внешней торговли. Такая позиция была для него естественна: либерализация внутреннего рынка и внешней торговли позволяла приватизировать значительную часть природной ренты и реализовать её через повышенные зарплаты, закупку импортного оборудования или полулегально вывезти на Запад.

С другой стороны, фактическая приватизация здесь произошла на очень раннем этапе, и новые хозяева отнюдь не горели желанием делиться новоприобретённым богатством с зарубежными инвесторами. А именно такая перспектива ожидала этот сектор при допуске к приватизации иностранных участников и продаже крупных пакетов на инвестиционных торгах и конкурсах. Поэтому нефтегазовый и - шире - ресурсный комплекс выступил противником транспарентной приватизации при широком участии западного капитала. Конечно, зарубежные инвесторы всё равно пришли, но позже и на условиях, продиктованных русскими хозяевами. В результате в России сформировался довольно прохладный инвестиционный климат для иностранцев.

Ещё сильнее негативное влияние нефтегазового и ресурсного сектора проявилось в курсовой политике, в тенденции формировать курс доллара по эффективности экспорта природных ресурсов, что делало обширный сектор обрабатывающей промышленности неконкурентоспособным. Эта так называемая "голландская болезнь" сказалась и на человеческом факторе: лучшие профессионалы перетекли в ресурсный сектор, что способствовало (вкупе с незавершённостью приватизации) длительной депрессии в обрабатывающей промышленности.

Анализируя структуру российского хозяйства, известный российский экономист Леонид Григорьев предложил концепцию "треугольной" экономики, представленной соответственно ресурсным комплексом, ВПК и, наконец, всеми прочими отраслями. Но при глубокой конверсии ВПК и резко понизившемся уровне государственного заказа военно-промышленное производство теряет свою специфику и сливается с другими отраслями вторичного сектора.

Тем самым "треугольная" экономика редуцируется в двухсекторную, причём один сектор выступает как "ядро", а другой как "периферия".

К "ядру" следует отнести ресурсные отрасли, генерирующие высокие экспортные доходы, - нефтяную, газовую, металлургическую, а также обслуживающие их естественные монополии (энергетика и железные дороги). Энергетика оказалась тесно связанной с экспортными отраслями через потребляемые ресурсы (газ и нефтепродукты), а также из-за высокой энергоёмкости отраслей "ядра". Что касается железных дорог, то экспортные перевозки стали главным фактором их прибыльной работы в ситуации, когда внутренние тарифы занижены. Говоря о "ядре" и "периферии", я вовсе не хочу сказать, что первое важнее второй, - просто отрасли "ядра" связаны между собой неизмеримо теснее отраслей "периферии".

Отрасли "ядра" выделяются высокой степенью концентрации, что связано с наследием советских времён. Так, металлургические предприятия обычно были крупными и сверхкрупными, месторождения нефти и газа сосредоточены в немногих регионах, а сети в отраслях естественной монополии создавались практически без резервов.

Концентрация производства дополнена в "ядре" централизацией собственности в рамках финансово-промышленных групп. Значительные средства, накопленные российскими финансовыми группами в период высокой инфляции и бесплатных бюджетных потоков, были затем использованы для приватизации наиболее прибыльных предприятий. Что касается естественных монополий, то их корпоратизировали фактически в том виде, в каком они существовали в дореформенные годы.

Для отраслей "ядра" характерна зависимость результатов их хозяйственной деятельности от государственного регулирования. Для нефтяной промышленности это ставки акцизов (индивидуальные для каждого добывающего предприятия), экспортные пошлины, правила доступа к нефтепроводам. В газовой отрасли - тарифы, акцизы и пошлины, условия приоритетного снабжения групп потребителей. То же самое, но без акцизов и пошлин, свойственно и энергетике. Для металлургии значимыми регуляторами служили схемы толлинга, транспортные и энергетические тарифы.

Чем больше возможности государства регулировать условия деятельности отраслей "ядра", тем сильнее заинтересованность последних в "захвате" регулирующих органов. В предельном случае речь идёт, по сути, о сращивании органов государственного управления и предприятий "ядра". Так, в премьерство Черномырдина бюджет "Газпрома" и правительства был фактически неразделённым.

Следствия такого сращивания видны в растущей непрозрачности отраслей "ядра" для регулирующих органов и хозяйствующих субъектов. Например, в вертикально-интегрированных нефтяных компаниях, чтобы оптимизировать налогообложение, широко применяют заниженные трансфертные цены. Другой пример: несмотря на законодательство, требующее, чтобы квоты доступа к нефтепроводам были пропорциональны объемам добываемой нефти, значительная часть мощностей до сих пор распределяется произвольно.

Любопытны последствия доминирования отраслей "ядра" с пространственной и социальной точек зрения. Поскольку крупных предприятий "ядра" немного и все они имеют чёткую географическую привязку, развивается заметная межрегиональная дифференциация уровня жизни и других социальных показателей. Нарастание разрывов парадоксальным образом смягчается лишь тем, что значительная часть природной ренты попросту уходит за границу, не поступая во внутренние фонды потребления и накопления.

Ориентированный на внутренний рынок сегмент "ядра" генерирует основную часть неплатежей. При этом роль неплатежей многообразна. Они представляют собой

форму (наряду с низкими внутренними тарифами) перераспределения экспортной ренты, прежде всего в регионы. Так "Газпром" в последние годы жил за счёт экспортной выручки, в то время как величина внутренних тарифов и масштабы неплатежей были для него фактором второстепенным. Соответственно низкие внутренние цены на газ поддерживали относительное финансовое благополучие в электроэнергетике (где тарифы также были занижены). Одновременно региональные администрации, фактически контролирующие местные распределительные сети, присваивали через систему неплатежей и зачётов значительные ресурсы;

дополнительный фактор непрозрачности для регулирующих органов, поскольку неплатежи позволяют естественным монополиям произвольно манипулировать показателями своей деятельности;

инструмент региональных властей в области промышленной политики, к примеру, деление потребителей электроэнергии на группы с различным режимом платежей. Практика показывает, что масштабы дискриминации по условиям оплаты услуг инфраструктуры существенно превосходят дискриминацию по налогообложению и бюджетным субсидиям. Это легко объяснить: бюджетный процесс подлежит хотя бы формальному контролю представительных органов.