Терроризм явился спутником глобализации, незаконнорожденным дитя этого феномена, направившим, как это ни парадоксально, свои усилия на его подрыв. Глобализация породила терроризм как глобальную угрозу и в то же время получила от него сокрушительный удар. Ощущение опасности, риска стало всеобщим и постоянным, в особенности в США, стране, прежде не знавшей серьезных угроз своему существованию.

"Общество риска" превратилось в реальность. Автор этого термина, немецкий социолог У. Бек, раскрывая его содержание, указывал на состояние всеобъемлющего страха, все более овладевающее людьми:

"Опасность представляет "разрушительная сила войны". Язык опасности заразен: социальная нужда иерархична, новая опасность, напротив, демократична. Она поражает богатых и бедных. Потрясения затрагивают все области. Рынки разрушаются, правовые системы не охватывают состава преступлений, правительствам предъявляются обвинения, и они одновременно получают новые шансы действовать.

Мы становимся членами одной команды "мировой опасности". Опасность — уже не столько внутреннее дело страны ее происхождения, и страна не может бороться с опасностями в одиночку. Возникает новая «внутренняя политика».

Наука не уменьшает риск, но обостряет сознание риска.

Страх определяет чувство жизни. Ценность безопасности вытесняет ценность равенства. Это ведет к усилению закона, к видимому разумному "тоталитаризму от опасности".

"Экономика страха" обогащается во всеобщем разрушении нервов. Недоверчивый и подозрительный гражданин должен быть благодарен, что его сканируют, копируют, обыскивают и допрашивают для "его же безопасности". Безопасность, подобно воде или электричеству, становится одним из общественно организованных потребительских благ.

Многие из этих структурных черт общества риска выглядят сегодня как описание мира после 11 сентября 2001 г., после террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне" [Интервью с профессором Ульрихом Беком 2003: 11].

Несмотря на отмеченную немецким ученым связь всеобщего страха с терроризмом, термин «общество риска» был предложен им еще в 1986 г. и относился преимущественно к экологическим рискам, а также к рискам социальных перемен. Приступы социального страха наблюдались и в связи с ядерной, а затем экологической угрозами, но следует признать, что сегодня, с появлением новых болезней, природных аномалий, террористических атак, они значительно усилились. XX век вообще был исключительно трагичен и полон опасностей. Его "фирменный знак" — войны, революции, диктатуры, репрессии и попытки геноцида против целых народов. Этот век унес миллионы жизней, оказался наполнен трагическими событиями, некоторые из которых еще не осмыслены и даже не осознаны. Среди них — гибель около миллиона людей в Руанде из-за племенной гражданской войны в 1994-1995 гг., трех миллионов суданцев в результате мусульманско-христианского конфликта на юге страны и массовой гибели христиан. В то же самое время "остальной" мир был поглощен судьбами жителей Боснии и Косово: на весах "большой политики" ценность жизни одних народов оказалась несоизмерима с ценностью жизни других.

Однако страх XXI века стал нарастать не из-за количества жертв, а в связи с возникновением угроз и вызовов всему человечеству, с глобализацией риска, создающей ощущение непредсказуемости последствий любого действия.

Ислам и глобализация

"Политическая корректность" исследователей, опасавшихся резкими заявлениями усугубить имеющиеся конфликты и спровоцировать новые, уклонение общества от серьезного разговора о терроризме на деле попустительствовали США в поиске врагов в разных точках земного шара и разделяемой некоторыми их руководителями манихейской логике рассуждений: "Кто не с нами, тот против нас". Сегодня вопросом "За что они (террористы. — Авт.) ненавидят Америку?" задаются уже не только президент Дж. Буш или его оппонент и критик американской политики Г. Видал [Видал 2003], англичане З. Сардар и М. Дэвис [Сардар, Дэвис 2003] и другие "диссиденты", но и серьезные ученые, указывающие на тот факт, что глобализация, в которой лидируют США, оказывается неравноценной для разных народов. Одни страны она отбрасывает назад, другим же обеспечивает преимущества.

Нынешнюю глобализацию можно считать второй. Первая представляла собой английский free trade, обеспечивший свободное перемещение товаров, капиталов и людей. Этот процесс, начавшийся в 1885 г., мог бы продолжаться по сей день, если бы не был прерван тремя системными оппозициями — национализмом (Первая мировая война), коммунизмом (Великая Октябрьская революция) и фашизмом (Вторая мировая война). В результате процесс глобализации был остановлен более чем на 70 лет.

Следует уточнить, что феномен глобализации нельзя путать со становлением всемирной истории [Федотова 2000: 8-11], универсализацией [Алексеева 2003: 86-87], космополитизацией [Бек 2003: 49-50]. Глобализация представляет собой победу либерализма во всемирном масштабе. Этот процесс, датируемый началом 1990-х гг., характеризуется снижением таможенных барьеров, возникновением мировой свободной торговли, стимулированной падением коммунизма, после которого капиталистическая система стала всепроникающей, свободным обменом информацией через Интернет, виртуализацией экономики посредством компьютерной революции и манипуляцией сознанием (реклама, PR) для продвижения товара на глобальный рынок [Практика глобализации 2000; Уткин 2001].

Понятно, по определению, что от глобализации выигрывают немногие страны. Хотя весь мир затронут этим процессом, и никто не может уклониться от жизни в глобальном мире, в глобальную экономику из числа незападных стран вошли лишь Бразилия, Индия, ЮАР, Турция, Польша, Китай, Мексика, Индонезия, Таиланд, Малайзия. Считается, что Россия не вошла, не вошла и Саудовская Аравия с ее гигантскими нефтяными запасами, потому что место в глобальной экономике определяется не ресурсами, а технологическими прорывами, творческим потенциалом, уникальностью производимого продукта.

В числе «вошедших» только две страны с исламским населением — Турция и Малайзия. Турция в течение долгого времени выступала оплотом модернизации среди исламских стран. Но президент страны, модернизатор Т. Озал утверждал, что Турцию все равно не примут в ЕС, "потому что мы мусульмане". После смерти Озала в 1994 г. у власти в этой стране находятся исламски ориентированные лидеры, которые поддерживают с американцами союзнические отношения. Тем не менее такая политика становится все менее популярной внутри страны из-за падения турецкой экономики на фоне экономического спада в Соединенных Штатах. В Малайзии, руководство которой настроено менее прозападно, действует экстремистская исламская оппозиция. В этой связи нет оснований утверждать, что Турция и Малайзия стали полноценными партнерами Запада по глобальному рынку. А такие крупные мусульманские страны, как Бангладеш, Египет, Саудовская Аравия, Индонезия, Иран, Йемен, Пакистан, Судан, страны Африки, включающие исламское население (Конго, Уганда), от глобализации явно не выиграли.