В последнее время в трудах российских исследователей самых разных направлений и научных школ наблюдается повышенный интерес к «региональной составляющей», к анализу понятия «регион» в его историческом и современном звучании. Чем можно объяснить такое положение вещей? Почему столь пристальное отношение к данной проблематике сложилось в социальных и гуманитарных дисциплинах? Тому, безусловно, есть свой Причины и предпосылки.

«Советский период» российской истории в силу унификации всей общественной жизни, выстраивания жесткой системы политического управления «сверху донизу» с одновременно единоличным преобладанием и доминированием центра способствовал нивелированию «региональной составляющей». И вторая половина 1990-х годов, в том числе в силу разбалансированности прежней модели политического развития, позволила подойти к необходимости изучения региональных проблем.

Однако и сейчас многие авторы обосновывают важность изучения региональных проблем исключительно «новыми» политическими реалиями: суверенизацией территорий, расширением полномочий региональной власти, поиском новой модели государственного устройства. Все это, безусловно, важно. И все-таки, речь прежде всего идет о комплексном фундаментальном подходе к данному явлению, освещению его многомерности и многофакторности. В противном случае вырывание из общего контекста регионализма как такового ведет к апологетике, описанию и обоснованию процессов дифференциации, не более того.

Остановимся на ряде принципиальных моментов.

Первое

Понятие «регион» нуждается в анализе в различных смысловых и содержательных контекстах. В общефилософском как соотношение части и целого; в социологическом как взаимодействие провинциального социума с обществом; в правовом как отношения субъекта Федерации с центральной властью и федеральными органами управления, построения определенной модели административно-территориального устройства; в политическом как обоснования особенности протекания социально-политических процессов на региональном и местном уровнях. А экономические, культурные, национальные, религиозные проблемы в региональном разрезе? Что представляют собой их проявления в рамках взаимодействия целого и единичного, а также в условиях определенной автономии, в рамках неких территориальных границ?

Второе

Длительное время региональные проблемы вписывались исключительно в географические, в меньшей степени — в экономикогеографические категории. И это фактически при отсутствии явно выраженного позитивного опыта функционирования региональной экономики, отсутствия зримых результатов исследования «региональной идентичности», за исключением разве что принципа культурно-национальной автономии, доставшегося нам в наследство от В. И. Ленина. Все значимее становится проблема использования в современных условиях исторического знания, в том числе в рамках изучения региональной истории как таковой. Опыт Российской империи, Советов, Российского государства конца XX века (что тоже уже стало историей) необходимо использовать для анализа современного этапа развития.

Третье

Развитие современного российского общества характеризуется в основном двумя взаимонаправленными процессами: интеграцией политических, экономических и иных субъектов и дифференциацией общественной жизни при становлении ее новой субъектности. Нередко дифференциация в условиях системного кризиса перерастает в дезинтеграцию общественной жизни и препятствует структуризации регионального пространства. Явления интеграции и дифференциации далеки от однозначной оценки и нуждаются как в углублении методологической основы исследования, так и в расширении эмпирической базы анализа. Этот поиск связан, в первую очередь, с научным рассмотрением взаимоотношений федеральной и региональной власти, системы властных отношений и местного самоуправления. Тем самым интерес закономерно перемещается на уровень российских регионов, которые во многом определяют наиболее принципиальные тенденции современного политического процесса. Таким образом, возникает насущная потребность изучения региона «внутри себя».

Четвертое

Предыдущие десятилетия развития российской государственности сформировали одну незыблемую модель существования и формулу взаимодействия: Москва — столица, регион — периферия. Понятие «провинция» в современном значении содержит преимущественно негативный смысл и фиксирует внимание на явлениях отсталости, местечковости, патриархальности. Сегодня такой подход не просто ущербен сам по себе, не отражает реального состояния, более того, подобные матрицы, перенесенные на язык политических решений, культивируют далеко не позитивные тенденции.

Односложность анализа, при котором оказывается, что центр воплощает наиболее долговременные тенденции и перспективы, а периферия подвергнута процессам маргинализации и в ее субстанции культивируется исключительно «консервативное» начало, не отвечает реальному положению и требует принципиально иного подхода к соотношению таких понятий, как «ядро» и «периферия».

Пятое

Разрыв между столицей и «окраинными» территориями проходит ныне не только по водоразделу «центр — периферия». Сегодня, вероятно, нужно вести речь не просто о взаимоотношениях федерального и регионального уровней. «Пирог» продолжает расслаиваться дальше, и на самом «нижнем» этаже (район, село, деревня) появляется, а точнее сказать — все более рельефно проявляется еще один уровень. Иными словами, мы получаем федеральный (центр — столица) уровень, региональный (центральный город региона) и провинциальный (все то, что остается в регионе за рамками сказанного).

Шестое

Потребность разобраться с положением центрального города региона и других городов, входящих в общее «региональное поле», приводит к вопросу о единстве (или его отсутствии) регионального социума.

Возникает триединая задача: необходимо разобраться, как строятся взаимоотношения внутри региона, как они переносятся на построение связей со столичным центром, и что, собственно говоря, представляет собой межрегиональное взаимодействие и отдельные «суперрегиональные построения»?

Если «убегает» регион-город, то как некая целостность (регионгород + провинция), она должна с синхронной скоростью двигаться от центра. Но этого не происходит, прежде всего, за счет определенного влияния столицы, пытающейся при любом раскладе держать регион в лице регионального центра в зоне притяжения. При этом он все более отстранение и индифферентно относится к процессам, происходящим в «провинциальном» слое, оставляя их на откуп региональной власти. С точки зрения разделения полномочий между федеральным и региональным уровнем такой подход выглядит вполне естественным и логичным. Однако помимо сугубо правовых отношений важно учитывать изменения традиционных представлений, культурно-психологические факторы и т. д.

Если существует естественное проникновение импульсов столичного центра в самый далекий «провинциальный слой», то в этой вертикали региональный город-центр представляет собой не некий транзитный пункт, не мимолетного посредника, но аккумулирует в себе разные, порой взаимоисключающие потоки и уровни влияния. Можно говорить о том, что именно регион становится главным балансиром в период социально-политических перемен. Но сегодня наблюдается и другая тенденция, свидетельствующая о том, что регион не представляет собой единого целого, и провинция «убегает» от своего главного регионального города еще быстрее, чем регион от столицы. Что же тогда говорить о том водоразделе, который образуется между столичным и провинциальным уровнями?