Показательно, что весь комплекс представлений о "страновом" масштабе развития исторических процессов - от раннеклассового общества до раннего социализма - служит почвой для неоменьшевистских концепций, сводящих все трудности и неудачи революций XX века к отсталости стран, где они происходили, к неготовности к социализму, преждевременности самих революций и необходимости дожидаться созревания всех предпосылок новой формации в недрах старой. Разумеется, при таком подходе сама реальность революций XX века не получает иного объяснения, кроме субъективных ошибок и произвола различных лидеров. Таким образом, слабости формационной концепции выступают одной из теоретических причин кризиса мирового коммунистического движения.

В то же время в марксистской науке имеется традиция принципиально иного подхода к роли международного общения в развитии общественно-экономических формаций. Это анализ К.Марксом роли колониализма в первоначальном накоплении; рассмотрение взаимосвязей, отношений производства, распределения и обмена в "Анти-Дюринге"; ленинская концепция империализма; содержащаяся в последних работах В.И.Ленина идея различия исторических путей стран развитых и развивающихся и связанная с ней идея важнейшей революционной роли антиимпериалистического движения в колониях и полуколониях; дальнейшее развитие этих идей в концепции зависимого развития, выдвинутой некоторыми латиноамериканскими марксистами, а также работы ряда советских ученых. Основываясь на этой традиции, мы и предлагаем следующее принципиальное решение проблемы.

После разложения первобытной общины каждая ступень истории является всемирной не только и не столько вследствие сходства характеристик находившихся на ней народов и стран, сколько вследствие общения между ними. С этой позиции можно говорить об определенном масштабе и типе общения, которые и составляют формационный, т.е. наиболее глубокий уровень всемирное™ истории. Им определяется, между прочим, и содержание понятия "весь мир" для соответствующей эпохи. Первобытному обществу был адекватен масштаб родоплеменной общины. Вполне закономерно, что на многих языках она и называлась "миром", а ее члены - "людьми". Территория расселения общины обозначала ее географический масштаб, соответствующий масштабу историческому. Она воспринималась в нерасчлененном единстве с родом-племенем. Соответственно, тип общения определялся естественно сложившимся разделением труда в общине. Такой масштаб и тип общения возникает еще в процессе выделения первобытных людей из природы. Но уже в эпоху неолита само производство усовершенствованных орудий требует сырья, которое встречается далеко не на каждой общинной территории. И со времени возникновения нефритовых, обсидиановых, а затем и оловянных путей развитие средств труда становится неотделимым от развития средств общения, а над естественно сложившимся разделением труда в общине надстраиваются отношения обмена между общинами. К концу первобытной эпохи складываются "цепные" связи между общинами, охватывающие целые континенты, причем отдаленные друг от друга "звенья" этих "цепей" могут не подозревать о существовании друг друга. Регулярное общение между племенами в формах торговли и войны знаменует разложение первобытно-общинного строя.

На следующем этапе всемирной истории обозначаемом понятием "рабовладельческий строй", масштаб общения расширяется от союза племен до территорий с миллионным населением, вовлекаемых в единую систему хозяйственных связей, политических отношений, письменной культуры. Этой формации присущ и собственный тип международного общения: ойкумена разделяется на цивилизованные метрополии и варварскую периферию, источник рабов и дани. Сами понятия "цивилизация" и "варварство", "метрополия" - античного происхождения. Слово "цивитас", означавшее у римлян городскую общину, было переосмыслено и позднее стало краеугольным камнем цивилизационной концепции. И действительно, группа метрополий с примыкающей к ним варварской периферией образуют территорию, географически и демографически достаточно обширную, чтобы считаться целой цивилизацией, и одновременно достаточно обособленную, чтобы называться цивилизацией самодовлеющей. Предельным масштабом всемирности истории в древности был масштаб региональный, - к концу рабовладельческой эпохи он обозначался границами пяти - семи империй.

Но понятие формации уже в эту эпоху не совпадает с понятием господствующего в метрополиях социально-экономического уклада. Последний в принципе не может быть понят без учета ближней и дальней периферии, которая лишь при поверхностном рассмотрении представляется нетронутым массивом "азиатских" или первобытных отношений. Самая возможность существования такого уклада не в последнюю очередь обусловливалась переливанием в метрополию с этой периферии прибавочного продукта и рабочей силы. Прибавочный (а иногда и необходимый) продукт изымался как военная добыча или дань с покоренных "варваров". Самих варваров первоначально отправляли в метрополии на принудительные работы, позднее возникла работорговля. Все эти способы эксплуатации опосредствовались войной, которая в то время была не только важнейшей частью международных отношений, но и неотъемлемым элементом производственных отношений, отношений распределения, причем не только продукта, но и рабочей силы. С развитием другой формы международного общения - торговли - роль войны не уменьшалась, а росла: товарно-денежные отношения еще не могли превратить в товар рабочую силу человека, зато успешно превращали в товар его самого.

Варварская и полуварварская периферия, включенная в эти международные связи, оставалась вроде бы первобытной, но на самом деле развивалась совершенно иначе, чем первобытное общество, существующее на своей собственной основе. На этой периферии возникали социально-экономические уклады, столь же неотъемлемые от первой эксплуататорской формации, сколь неотъемлем от нее метропольный уклад "классического рабовладения". Не учитывая этого, невозможно понять ни генезиса "военной демократии" у варваров, ни их роли в смене рабовладельческого строя феодальным как на Западе, так и на Востоке. Рубежом смены формаций с этой точки зрения предстает не растянувшийся на многие века социально-экономический переворот в метрополиях, а падение прежнего (метропольно-варварского) масштаба и типа международного общения

Феодальное общество возникло в обстановке грандиозных миграций, затронувших практически весь Старый Свет, то есть в обстановке Великого переселения народов. Продолжением его были, с одной стороны, массовые миграции крестьян на новые земли, с другой -постоянные войны между феодалами за землю и подданных. В этих условиях ведение хозяйства было возможно только в том случае, если целостность экономической единицы обеспечивалась военной силой. Следовательно, военная роль феодала в условиях натурального хозяйства превращалась в роль экономическую - сохранение неприкосновенности экономического пространства в рамках феода. Война перестала быть непосредственной частью производственных отношений, превратившись в одно из условий производства, и, соответственно, стала занятием не всех граждан, а преимущественно особого сословия.