В 2002 г. при содействии Института Открытое Общество малым тиражом был издан «Этнический Атлас Узбекистана». Книга разошлась в короткие сроки, и до сих пор поступают просьбы об ее приобретении. Отвечая на запросы читателей, издатели выставили ее в интернете на сайтах http://www.fergana.ru и http://www.osi.uz. Однако поводом написать данное короткое эссе послужило другое – рецензия на Этнический атлас, принадлежащая доктору исторических наук Шамсутдину Камолиддинову и помещенная в российском электронном «Этно журнале».

Я имею честь быть главным редактором Этнического Атласа и одним из его авторов и считаю своим долгом ответить на критику, высказанную г-ном Камолиддиновым, тем более, что в его отзыве главное острие критики направлено на мою статью «Археология узбекской идентичности». Не вдаваясь в подробности рассуждений рецензента (желающие могут сделать это сами), укажу на суть его претензий к моей статье. Рецензент неправомерно приписывает мне тезис о том, что современные узбеки якобы происходят от кочевых узбекских племен времен периода Шейбанидов, которые, как известно, захватили регион Мавераннахра в начале 16 столетия, оттеснив из него Тимуридов. У рецензента, видимо, сложилось впечатление о том, что я пытаюсь отсечь из наследия современной узбекской нации все богатство культуры народов региона дошейбанидского периода. На самом деле, моя позиция заключалась совершенно в другом, на чем я хотел бы остановиться ниже.

Первое. Следует, прежде всего, различать понятия этносов, этничности, с одной стороны, и наций – с другой. Понятие национальности в его этнической коннотации можно рассматривать как промежуточный термин между этими двумя указанными модусами. Суть спора с моим оппонентом состоит в том, что мы оперируем понятиями в несколько разных концептуальных плоскостях. Он оперирует понятиями народа в его этно-исторической составляющей. Такая трактовка весьма близка советской школе этнологии, в которой понятие этноса является ключевым. Ход моих рассуждений тяготеет к понятию нации, а это совершенно иной дискурс. Нации, как известно, являются явлением новейшей истории.

Ставить знак равенства между этносом и нацией, даже если они имеют одинаковое наименование, безосновательно, несмотря на наличие исторической взаимосвязи между ними. Конфуз с понятиями этничности и нации проявляется в самых обыденных обстоятельствах. Возьмем наш общегражданский паспорт: в графах «национальность» у нас стоят совершенно разная информация в узбекско-русском и в английском вариантах. В первом случае стоит запись нашей этнической принадлежности, а во втором – наше национальное гражданство. Разность подходов в двух языковых вариантах связана не только с разными техническими требованиями внутри страны и вне ее, а с концептуальными подходами в национальном вопросе. Разумеется, речь не идет об отмене графы «национальность» в паспорте (в ее этническом значении), но надо иметь в виду, что во многих странах, а с недавних пор и в России, ее отменили.

Второе. Действительно, я подверг критике постулат, сформулированный еще в 1941 г. советским востоковедом и историком Дмитрием Якубовским, о том, что этногенез народа может быть отделим от истории его этнонима. Он писал, что следует «отличать условия формирования того или иного народа от истории его имени». На основании такого теоретического посыла он сразу предлагает, «преодолев чисто формалистические соображения имени “узбеки”, обозначить термином “староузбекский” все тюркское прошлое на территории Узбекистана до XVI в.» (Якубовский А.Ю. К вопросу об этногенезе узбекского народа. Ташкент: Фан, 1941.). На мой взгляд, такой теоретический подход открывает простор для всякого рода манипуляций, создавая возможность обозначения любого народа в прошлом тем этнонимом, которым назван тот или иной народ в настоящем. Генетическая культурно-этническая связь между народами, населяющими Центральную Азию сегодня и в далеком прошлом, безусловно, существует. Cледует признать, что ко времени образования Узбекской ССР в 1924 г. племена и этнические группы, населявшие испокон веков территорию нынешнего Узбекистана, были достаточно близки друг к другу по языковым признакам, традициям и обычаям, хотя в большинстве своем идентифицировали себя скорее с регионами или с религией, чем с той или иной нацией, каковых в то время на территории Центральной Азии просто не было. Все же это не дает оснований произвольно экстраполировать наименования современных наций в прошлое (имя является большим, чем просто ярлыком, который можно с легкостью снять или навесить на человека или народ). Политическая подоплека такого рода трактовок этнической истории мне кажется очевидной. По всей видимости, доказательства древности происхождения той или иной нации здесь используются для обоснования легитимности ее национальной государственности. Думается, логика такого рода подхода является ошибочной. Она ведет в тупик и даже является опасной, поскольку стимулирует чувство собственной национальной исключительности, от чего недалеко и до вспышек межнациональных дуэлей за раздел исторического прошлого, которые, в свою очередь, чреваты рецидивами холодных войн регионального масштаба. Стремление «захватить» как можно больше «территорий» в историческом прошлом я рассматриваю как проявление псевдо-патриотизма, ничего общего не имеющего с действительными потребностями развития каждой из стран региона Центральной Азии. Современные нации-государства основывают свою легитимность совершенно на других соображениях и принципах, о чем пойдет речь ниже.

Отсюда следует третий мой тезис. На каких основаниях формируются современные нации-государства? Этот вопрос является важным, поскольку Узбекистан сейчас находится как раз таки на очередном этапе формирования своей национальной государственности, и очень важно при этом заложить основы, соответствующие логике современного развития, а не опрокидывающие страну в прошлое. В моей статье дается критическое изложение процесса и обстоятельств возникновения Узбекской ССР в 1924 г. Несмотря на противоречивость основ, которые были заложены в основание этого государственного устройства, объективные итоги стимулированного им процесса тем не менее привели к реальному возникновению того, что можно характеризовать современной узбекской нацией (под «современной» в данном конкретном случае я понимаю «сегодняшней»).

В том виде, в котором она представлена на сегодняшний день, эта нация не могла сложиться ранее, чем до 1924 г., поскольку связана напрямую именно с возникновением соответствующего национально-государственного образования и неотделима от него (примерно то же самое, между прочим, можно говорить и о таджиках, казахах, кыргызах и других). Ранее существовавшие государственные образования на территории Центральной Азии нельзя назвать национальными, поскольку покоились на других, вненациональных основаниях. В этой связи я настаивал на наличии принципиальной разницы между понятием узбеков, принятым еще в 19 столетии, и понятием современных (сегодняшних) узбеков, хотя определенная генетическая связь между ними и существует. Современная узбекская нация, как она представлялась в воображении джадидов, а затем была спроектирована творцами советской национальной политики, является синтезом многих тюркских и тюркоязычных народов, проживавших на территории современного Узбекистана. Сегодня, повторяю, мы имеем дело со сплавившейся воедино нацией, большинство представителей которой без колебаний идентифицирует себя именно как узбеки, а не с теми племенами и народностями, из которых ранее формировалась эта нация.