По мнению Президента РФ Д. Медведева коррупция сегодня представляет собой одну из самых деструктивных сил в российском государстве, а проблема ее ликвидации в РФ является настоящей национальной проблемой, существенно снижающей национальную безопасность страны. Однако еще в конце XX в. академиком РАН Д. С. Львовым [8] коррупция в России уже оценивалась как «тотальная»: российское государство прочно вошло в десятку наиболее коррумпированных стран мира, а в первом десятилетии XI в. по некоторым экспертным оценкам объем рынка коррупции в России достиг 240 с лишним млрд. долларов США [13], при этом в деловой сфере России объем коррупции к 2005 г. оказался еще выше и составил 316 млрд. долл. США в год, не включая коррупцию на уровне политиков федерального уровня и бизнес–элиты [5].

В этих условиях председатель Национального антикоррупционного комитета России К. Кабанов в 2007 г. прямо заявлял, что никакой борьбы с коррупцией в России нет, «политика по противодействию коррупции не выработана», а аресты чиновников среднего звена систему взяточничества не нарушают [7, 12]. Утвержденный в июле 2008 г. Президентом РФ «Национальный план противодействия коррупции» четко дал понять российской общественности, что коррупция — это очень плохо, и с ней надо бороться, однако положенные в основу этого плана методы, как будет представлено ниже, а затем и сама практика показали, что действенных результатов от их применения ожидать не следует …

В общем случае под корру́пцией (от лат. corrumpere — «растлевать») обычно понимают использование должностным лицом своих властных полномочий (обязанностей) и доверенных ему прав в целях личной выгоды, противоречащее действующим законодательству и моральным установкам, и наиболее часто применяется по отношению к бюрократическому аппарату и политической элите [9], которые прибыльно функционируют с помощью государства в рамках общепринятых стабильных моделей социально-экономической сферы [3].

Используемые по настоящее время для исследования различных общественных и хозяйственных процессов стабильные «формационные» и «социальные» модели общественных отношений в рамках такой «специальной организованности общества» как государство базируются на двух сущностных экономических признаках:

– «собственности», под которой Г. В. Ф. Гегель понимал только объекты собственности (землю, являющуюся, правда, средой обитания всех людей, с ее природными ресурсами, вещь, имущество (вещи), материальные блага), не подлежащими отторжению, а К. Маркс — только отношение собственников к объектам собственности как к своим, как к принадлежащим им, и соответственно — отношение всех несобственников к ним как к чужим, не принадлежащим им, и – «стабильности», создающей условия только для применения «правового регулирования» общественных отношений с целью их стабилизации и определяющей, исходя из факта их стабильности, соответствующие содержание и форму деятельности органов управления в государстве.

Правовое представление этих сущностных признаков по настоящее время полностью определяется лишь экономическим по Г. В. Ф. Гегелю представлением, которое в определенной степени сходно только с первой частью экономико-политического по К. Марксу представления собственности, и закрепляется специально разработанным специфическим правом собственности, при этом вторая часть экономико-политического представления собственности своего юридического закрепления в рамках государства не нашла, что и определило дефицитарность (несоответствие) экономического, экономико-политического и правового представления собственности [4]. Это полностью подтверждается мнением профессора Ю. К. Толстого [10], который считает, что поскольку «собственность — это отношение собственника к принадлежащей ему вещи как к своей», то оно выражается только «во владении, пользовании и распоряжении ею» с соответствующим их специфическим смысловым наполнением, в рамках которого, например, право «распоряжения» (управления) позволяет сегодня изменять юридическую судьбу объекта собственности.

В рамках таких стабильных моделей социально-экономической сферы «отличительным признаком коррупции по настоящее время считается конфликт либо между действиями должностного лица и интересами его работодателя, либо конфликт между действиями выборного лица и интересами общества». Отсюда делается вывод, что коррупции может быть подвержен любой человек, обладающий дискреционной властью, связанной с распределением каких-либо не принадлежащих ему материальных ресурсов по своему усмотрению (чиновник, депутат, судья, сотрудник правоохранительных органов, администратор, экзаменатор, врач и т. д.), при этом главным стимулом коррупции выступала и выступает возможность получения экономической прибыли (ренты), связанной с использованием властных полномочий, а главным сдерживающим фактором являлся риск разоблачения и наказания. Такой взгляд на коррупцию позволил, в частности, российскому законодателю в рамках используемой стабильной постсоциалистической модели социально-экономической сферы конкретизировать приведенное выше общее представление о ней и рассматривать ее как «злоупотребление служебным положением, дачу взятки, получение взятки, злоупотребление полномочиями, коммерческий подкуп либо иное незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества и госу-дарства в целях получения выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иных имущественных прав для себя или для третьих лиц либо незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими физическими лицами; а также совершение указанных деяний от имени или в интересах юридического лица» [11], хотя понятно, что злоупотребление является лишь одной из форм коррупции, одним из преступных деяний должностного лица или группы лиц, что не исчерпывает всей полноты определения коррупции. Видимо по этой причине действующая сегодня классификация в общем случае делит коррупцию как злоупотребление по видам:

– на бытовую, порождаемую взаимодействием рядовых граждан и чиновников и связанную с различного рода подарками от граждан и услугами должностному лицу и членам его семьи;

– деловую, возникающую при взаимодействии власти и бизнеса;

– верховной власти, относящуюся к политическому руководству и верховным судам,

а также:

– по типам взаимодействующих субъектов (граждане и мелкие служащие, фирмы и чиновники, нация и политическое руководство);

– по типу выгоды (получение прибыли или уменьшение расходов);

– по направленности (внутренняя и внешняя);

– по способу взаимодействия субъектов, степени централизации, предсказуемости и т. д.,

при этом на макроуровне исторически коррупция в России всегда делилась:

– на «мздоимство», связанное с получением неправомерных преимуществ за совершение законных действий;

– «лихоимство», связанное с получением неправомерных преимуществ за совершение незаконных действий.

При подобном взгляде на коррупцию считается, что ее исторические «материальные корни восходят к древнему обычаю делать вещественные подарки», чтобы добиться расположения представителя любого уровня власти. Дорогой подарок во все времена выделял человека среди других просителей и способствовал тому, чтобы его просьба обязательно была выполнена. Такой поверхностный подход к пониманию материальной сущности коррупции в полной мере определил и специфику используемых в настоящее время в государстве направлений борьбы с нею.