1) миры-системы - сети потоков (материальных и информационных) между локусами;

2) миры-системы - ойкумены (зоны военно-политических, экономических и культурных взаимодействий между локусами);

3) цивилизации (группы локусов с общностью культурного генезиса);

4) общества (локусы или группы локусов с общностью политического и экономического порядка).

Эта несложная типология (впрочем, допускающая многие направления конкретизации и усложнения) уже может послужить "перекрестком встреч" и общим языком для представителей таких разных и отчужденных друг от друга научных традиций и парадигм как анализ мировых систем, международные отношения, политическая наука, мировая история, военная история, экономическая история, культурная и сравнительная антропология, сравнительное исследование цивилизаций, теория общества в социологии.

Средствами того же понятийного аппарата задана гипотеза о трех мегатенденциях современного мирового развития (4, глава 4). Используемое понятие системной мегатенденции как устойчивого комплекса положительной обратной связи между тенденциями в разных сферах процессов (техноэкономической, социальной, антропной, культурной) является не только мощной объяснительной схемой в теории социальной эволюции, но также может служить средством интеграции эмпирических исследований.

Последней (по методологической последовательности, но отнюдь не по значимости) опорой должен стать опыт разработки и реализации синтетических подходов в традиции анализа мировых систем (1,5). Судя по всему, наиболее длительный и широкий опыт накоплен в исследованиях, прямо проводимых или как-то связанных с Центром Фернана Броделя, а также с работами специалистов, связанных с телеконференцией "World-System Net" (Chr.Chase-Dann, T.Hall, P.Grimes и др.). Перечень основных направлений приведен в работе (6).

Настолько, насколько мне удалось познакомиться с основными идеями, эмпирическими методами и полученными результатами, они производят очень солидное и даже внушительное впечатление. Тем более странным является факт их весьма слабого влияния на традиционные социальные и исторические дисциплины, на проводимые исследования и читаемые университетские курсы по политической науке, экономике, социологии, антропологии, истории.

Я объясняю это тремя причинами. Во-первых, результаты остаются непонятными и невостребованными представителями отдельныхъ социальных дисциплин, потому что нет того самого "моста", "перекрестка встреч" или "общего языка", с помощью которого удалось бы сделать идеи, методы и результаты интересными и даже необходимыми специалистам самого разного профиля. О практических начальных шагах в этом направлении будет сказано в конце данной статьи. Во-вторых, смущает чисто познавательная, даже сциентистская позиция в большинстве указанных исследований. Нет необходимого философского и социально-этического заряда, о чем подробнее я буду говорить далее, анализируя разрыв между социальными науками и философскими основаниями.

В-третьих, в большинстве случаев остается совершенно неясной практическая приложимость полученных эмпирических и теоретических результатов. Об этом также пойдет речь далее при рассмотрении разрыва между фундаментальными социальными и прикладными социальными науками.

Итак, разрыв между различными социальными и историческими дисциплинами может и должен быть преодолен, но не путем дискредитации их самих и их оснований, а путем "соблазнения" - разработки и предложения более плодотворных исследовательских стратегий на основе создания "перекрестка встреч" - базового понятийного аппарата с методологией синтеза системных теорий и применения последних для обоснования и развития сложившихся синтетических эмпирических подходов.

Зачем нужна философия социальному мышлению будущего? Здесь пойдет речь о разрыве между социальными, историческими науками, с одной стороны, и философскими основаниями социального познания и практики - с другой.

Разрыв этот удручающе глубок. Очень немногие из современных экономистов, политологов, социологов, антропологов всерьез основывают свои позиции на эксплицитно выраженных и специально обсуждаемых философских основаниях. Изящные или эпатирующие эпиграфы из Гераклита, Платона, Канта, Ницше служат не более, чем украшением статей и книг. Складывается впечатление, что обращение ученого к философии стало считаться научными сообществами проявлением недостатка положительного профессионализма.

Иногда в социальных исследовательских проектах говорится о заинтересованности в использовании результатов для осмысления глобального будущего, но по большей части в самом общем и расплывчатом плане. Нет сверзадачи - комплекса крупных философских и социально-этических запросов, на которые бы работали ведущиеся масштабные и трудоемкие эмпирические исследования.

Чтобы не ходить далеко, возьмем в качестве примера те же документы Центра Фернана Броделя, авторов которых не заподозришь в отсутствии широты взгляда на развитие не только всего социального, но также и гуманитарного, естественнонаучного мышления (1). Среди смелых и масштабных идей, замыслов, обобщений результатов нет даже упоминания о необходимости привлечь философское мышление к постановке и решению проблем.

Справедливость требует признать, что философы платят социальным исследователям той же монетой. Среди нынешних философов лишь считанные единицы берут на себя труд изучения результатов, полученных в современных специальных исследованиях по экономике, истории, политологии, социологии. Почему-то считается, что после Вебера и Тойнби социальные науки ничего существенного для философии сказать не могут. Мои личные попытки как-то привлечь философов разных стран к осмылению результатов современных социальных исследований, как правило, оканчивались неудачей: эта направленность сразу интерпретируется как эксгумация давно умершего позитивизма, для чистой философии, дескать, негоже связывать себя знанием о каких-либо новых научных результатах.

Есть ли объективные основания для такого пренебрежения философией со стороны науки и самоустранения философии от контакта с наукой? Увы, приходится ответить утвердительно. Давно стало общим место говорить о кризисе целостного и последовательного мировоззрения, кризисе рационализма, кризисе гуманизма в XX веке, но ведь профессиональная ответственность за эти кризисы падает прежде всего на философию.

Можно выделить три важнейших провала философских претензий на протяжении последних двухсот лет. Дискредитация отвлеченной метафизики немецкой классической философии, венчанной знаменитой системой Гегеля, последующее равнодушие ученых к попыткам позитивистов обобщить результаты и встать во главе всех наук означали провал философской онтологии. Последующие изыскания Хайдеггера и некоторых других никак не исправили положение.

Надежды стали возлагаться на теорию познания, и в течение нескольких десятков лет (приблизительно 1930-1970) неопозитивизм, аналитическая философия, постпозитивизм, поддерживая тесные связи с фундаментальными науками, с известным правом претендовали на интеллектуальный авторитет в научном мире, достаточно вспомнить имена Витгенштейна, Карнапа, Когена, Поппера, Куна, Лакатоса, Тулмина. Часть идей этих направлений, особенно касающаяся строгости языка науки, принципов фальсификации и верификации, смена парадигм, формирования и смена научных программ и др. вполне органично вошли в современную научную методологию. Однако, изначальные претензии на построение абсолютной универсальной философской теории познания явно не оправдались. Поэтому можно говорить о провале философской гносеологии .