Кейнсу, как и другим неолибералам, была присуща рационалистическая вера в возможность деполитизировать экономические проблемы, отстаивать такие либеральные приоритеты, как эффективность, экономический индивидуализм и свобода.

«Нашей конечной задачей, - писал Кейнс, - является выбор тех переменных, которые могут находиться под сознательным контролем или управлением центральной власти в той реальной системе, в которой мы живем» (70, 318). Из сложившейся практики выбор государством таких переменных варьируется в диапазоне от государственного предпринимательства до программирования экономики.

Необходимость участия государства в экономике определяется не только в качестве регулирующей силы: но и в качестве самостоятельно хозяйствующего субъекта. Рыночный механизм не в состоянии выполнять функции поддержания на данном уровне в общенациональных масштабах таких структур, как фундаментальная наука, армия, образование и т.д. Поэтому в государстве сконцентрированы помимо государственного бюджета множество промышленных, транспортных и других производственных предприятий, а также торговые, кредитные, научно-исследовательские учреждения, коммунальное хозяйство, экологические, культурные институты и т.д. Государственное регулирование вытекает также из необходимости поддержания общеэкономической инфраструктуры, поскольку решающая часть естественных ресурсов находится в руках государства.

К формам регулирования относится совокупность мер административно-юридического характера, регламентирующих те или иные процессы хозяйственно жизни. Среди них антимонопольное законодательство занимает далеко на последнее место. В нем можно выделить три направления: 1) законы, ограничивающие корпорации 40-50 % -ной квотой производства того или иного вида продукции; 2) запрещающие для всех крупных корпораций держать более определенной, фиксированной доли акции других корпораций; 3) запрещающие сговор по удержанию цен на нерыночном уровне, т.е. собственно само антикартельное законодательство.

К такого рода законам можно отнести закон Шермана (Шермановский антитрестовский акт), принятый Конгрессом США в 1890 г. Из-за всеобъемлющего характера его стали называть конституцией конкурентной системы. Закон запрещает любые контракты, объединения и тайные сделки, направленные на ограничение торговли между штатами и любые попытки монополизировать какую-то часть этой торговли (174, 294).

Государственное регулирование в конечном счете направленно не на укрепление монополий, как это тенденциозно преподносилось в советском обществоведении, а на утверждения конкурентного начала - одной из опор нормально функционирующей экономики. Регулирование, осуществляемое государством по ряду жизненно важных направлений, не только не заменяет конкуренцию и рынок, а органически дополняет существующий механизм, становится имманентным фактором.

Как представляется, девиз, родившийся в Германии в середине XX в., «Конкуренция - везде, где возможно, регулирование - везде, где необходимо», верно отражает диалектику взаимоотношений экономики и политики, указывает на те рубежи, которые переходить не следует ни той , ни другой стороне.

Выявление такого рубежа для политической власти является трудным делом. Здесь проблема из проблем. Именно здесь разрешается или не разрешается противоречие между объективным и субъективным, экономическим и политическим. Философски проблема ставится так: каким образом целеполагания и их связи, другими словами, идеальная каузальность (причинность, причинная обусловленность) вписывается в общую схему материальных каузальных связей?

Д.Лукач в «Онтологии общественного бытия. Пролегомоны» заостряет проблему: как понять конкретно характер объективных экономических каузальных целей в историческом процессе и целей субъективных политических целеполаганий?

Лукач достаточно определенно считает, что в общественном бытии не совершаются процессы собственно телеологического (целеполагающего) типа, целеполагающая деятельность не может упразднить причинный характер реальных процессов. Всякая попытка внедрить в природные (общественные) процессы «телеологическую интерпретацию» с неизбежностью ведет к установке чуждого природе «трансцендентного субъекта». С онтологической точки зрения это дает чистое, не оставляющее никаких сомнений разделение науки и религии. Что же из себя представляет подобный «трансцендентный субъект?

«Полагающий (цели) субъект, - пишет Лукач, - который был бы в состоянии превращать причинные процессы в телеологические, должен был бы обладать полностью трансцендентными по отношению ко всякому бытию существованием, всеведением и всемогуществом, следовательно, в своем бытии принадлежать типу иудейско-христианского божества» (91, 363-364).

Если теократия в эпоху средневековья взяла на себя такую роль трансцендентного субъекта, то в новейшее время в нашей стране эту роль в течение десятилетий выполняла КПСС. Она по своему мощнейшему телеологическому проникновению в природные и общественные процессы (вспомним лозунг: «Течет вода Кубань-реки куда велят большевики») оставила далеко позади греко-римских богов. Боги только в крайнем случае в виде исключения притязали на преображающие бытие в его основополагающих определениях свойства - прозорливость и могущество (91, 364).

Взявшись за превращение причинных процессов в телеологические, субъект замахивается на основополагающие изменения содержания, связей, структур общественного бытия. Остается ответить на вопрос: в какую сторону происходят общественные изменения? Общество продвигается на ступень выше или опускается ниже, а точнее возвращается назад, к прежним докапиталистическим структурам?

Там, где преобладает религиозно-политическая инстанция (религиозная в своей псевдоформе), общество находится на докапиталистической стадии развития, т.е. в условиях нерасчлененного, слитного, синкретического бытия. Это не шаг вперед, а два шага назад. Шаг, который измеряется целой исторической эпохой.