Но тем не менее, если принять позицию Кельзена, то любой закон, принимаемый в любом государстве, по логике вещей на­до признать правозаконным. В целом трудно себе представить го­сударство без законов и без определенных правовых норм. В этом плане любое государство есть определенный законом правопоря­док. Мы говорим о римском праве, но в то же время исходим из того, что правовое государство — это исторический феномен, воз­никший на известном этапе исторического развития западного общества, а именно в Новое время, с возникновением буржуаз­ных общественных отношений. Это, по сути дела, означает, что республиканский и императорский Рим имел право, правопоря­док, но в то же время не был правовым государством.

В данной связи обращает на себя внимание тот факт, что вы­ражение «lex Romanae» можно толковать и как римский закон и как римское право. Здесь нет сколько-нибудь четкого разгра­ничения между понятиями права и закона, между правом и го­сударством. В этом плане все древние и средневековые государ­ства имели законы и правопорядок, при этом еще не будучи правовыми государствами. Причем это относится ко всем без ис­ключения формам правления — деспотической, аристократиче­ской, олигархической, республиканской и др. То же самое отно­сится и к современным тоталитарным государствам, которые зиждились на беззастенчивом нарушении основополагающих прав человека.

Одновременно правозаконность предполагает равное отно­шение государства ко всем без исключения гражданам государ­ства. «Всякий, кто обладает политической властью,— писал Л.Дюги,— будет ли это отдельный человек, класс или числен­ное большинство страны, обладает ею фактически, а не по пра­ву, и действия, которые он производит, приказы, которые он формулирует, законны и обязательны, для повиновения толь­ко в том случае, если они соответствуют верховной норме пра­ва, обязательной для всех управляющих и управляемых». Пра­возаконность предусматривает также, что государство может принять, регулировать, модифицировать и исправлять законы не самочинно, а лишь в известных, установленных правом ограни­ченных пределах. Т.Гоббс одним из первых сформулировал эту мысль так: «Никакие решения предыдущих судей, какие когда-либо были, не могут стать законом, если они противоречат ес­тественному праву, и никакие судебные прецеденты не могут делать законным неразумное решение или освободить данного судью от заботы найти то, что справедливо (в подлежащем его решению случае), исходя из принципов собственного естествен­ного разума».

Но история Нового и Новейшего времени знает немало при­меров, когда этот принцип явно или неявно нарушался. Даже в ус­ловиях демократии большинство может действовать законно и вместе с тем нарушая принципы правозаконности и справед­ливости. Поэтому ряд исследователей совершенно справедливо указывали на то, что демократия способна привести к установ­лению самой жесткой диктатуры. Об этом убедительно свидетель­ствуют перипетии прихода к власти А. Гитлера в 1933 г.

В тоталитарном государстве действия аппарата насилия, как правило, не ограничиваются какими бы то ни было заранее ус­тановленными правовыми и законодательными нормами и пра­вилами. В условиях персонификации политических режимов, отож­дествления государства с личностями конкретных вождей или фюреров, как в СССР и нацистской Германии, право и закон слу­жили режиму, а не наоборот. Поставленные на обслуживание пар­тийно-политических и идеологических целей руководителей КПСС и НСДАП, они слишком часто приносились в жертву по­литической, идеологической, революционной или какой-либо иной целесообразности. Следует отметить, что эти моменты мо­гут быть фиксированы в законе, указе или постановлении пра­вительства или какого-либо другого государственного органа, но от этого их действия отнюдь не станут правозаконными. В принци­пе можно узаконить любой орган, любой режим, но при этом они не будут правозаконными.

Как выше отмечалось, гражданское общество и правовое го­сударство возникли и развивались как реакция против идеала средневековой теократии. Одна из основных их характерис­тик — это светское начало, которое столь же существенно, как и правовое начало. Здесь упраздняется гомогенное единство по­литики и религии, политики и идеологии, утверждается раздво­ение общественного и частного, общества и государства, права и морали, политической идеологии и науки, религиозного и свет­ского и т.д. Религия, мораль, наука, искусство и другие духов­ные феномены начинают существовать в полном своем объеме и ис­тинно своем качестве с их отказом от политического характера. Это можно наглядно продемонстрировать на примере религии. Как подчеркивал К. Маркс, «так называемое христианское го­сударство нуждается в христианской религии, чтобы восполнить себя как государство. Демократическое же государство, действительное государство, не нуждается в религии для сво­его политического восполнения. Напротив, оно может абстра­гироваться от религии, ибо в нем осуществлена мирским спо­собом человеческая основа религии».

Аналогичную метаморфозу претерпевают также наука, литера­тура, искусство — все, что составляет социокультурную и духов­ную сферы, весь комплекс институтов и организаций, призван­ных осуществить социокультурное и духовное воспроизводство общественной жизни, обеспечить социализацию, воспитание и обучение подрастающего поколения. При всей необходимости государственной поддержки и помощи это та сфера, где требу­ется наивозможно большая степень самостоятельности, иници­ативы, самовыражения, поскольку именно здесь человеческое на­чало проявляется в наиболее концентрированном виде. Это та сфера, где недопустимы какой бы то ни было классовый подход, идеологизация, политизация, государственное вмешательство и тем более огосударствление.

При всем том необходимо исходить из признания того фак­та, что не бывало и не бывает идеальной власти и идеального го­сударства. Человечество еще не придумало некую совершенную форму государственного устройства, которая была бы эффек­тивна, жизнеспособна, справедлива, иными словами, одинаково нравилась бы всем и в одинаковой мере выражала бы интересы и волю всех без исключения групп, слоев, сословий, классов, од­новременно соответствовала бы принципам защиты прав чело­века и свобод личности. В известном изречении древних римлян «Gubernatorum vituperatio populo placet» — народу нравится критиковать правителей — отражена суть вопроса.

Это относится ко всем без исключения формам власти, в том числе и к демократии. Известно, что все сторонники аристократи­ческой формы правления, начиная с Гераклита и Платона, не го­воря уж о приверженцах различных форм единоличной диктатор­ской и тиранической власти, всячески порицали ее и предавали анафеме. Другие же ученые и политики, будучи не всегда прин­ципиальными противниками демократии, предупреждали о ее не­достатках и таящихся в ней угрозах. Достаточно отметить, что опыт XX в. в целом подтвердил правоту А. де Токвиля, преду­преждавшего о таящихся в демократии опасностях для свободы, возможностях «тирании большинства», которая может быть не менее, если не более жестокой, чем тирания немногих или од­ного. При всех достоинствах и преимуществах демократии оче­видны относительность и ограниченность таких ее атрибутов, как парламентаризм, система представительства, всеобщего изби­рательного права и др. Они не способны раз и навсегда разрешить все стоящие перед обществом проблемы. Решение одних проблем чревато возникновением новых, порой еще более серьезных про­блем.