Суровость Кантовой этики в области права нигде не сказывается с такой прямолинейностью, как в учении его об уголовном праве. Цель наказания он видит исключительно в ограждени справделивости, в восстановлении нарушенного права. что, по его мнению, может быть сделано только на основе возмездия: око за око, зуб за зуб. Поэтому им отвергается всякое прво помилования и предписывается смертная казнь за убийство.

Государство возникает на основании договора. В этом Кант следует по стопам Руссо, который, как известно, ввел в научный оборот теорию общественного договора. “Первоначальный договор” является тем актом, благодаря которому сам народ конституируется в государство. Всеобщая воля - творец государства, а затем властелин и законодатель в государстве. Для Руссо, писавшего в середине XVIII ст., народ, это - третье сословие, т. е. все, что не есть дворянство и духовенство. Сюда входят и буржуазия, и пролетариат, и крестьянство. Общественно-экономические и политические отношения промышленно-отсталой Германии конца XVIII ст. в этом отношении отличались от французских середины столетия. Но, помимо того, - когда Кант писал свою “Метафизику нравов” (1797 г.) - буржуазия во Франции уже делала свою революцию, и в процессе этой реовлюции обнаружилась уже борьба мелкой буржуазии и пролетариата против крупной буржуазии (эпоха террора). Поэтому для Кант целостного “третьего сословия” Руссо уже не существует. Он занимает определенно классовую позицию и вслед за французскими либералами революционных годов и не помышляет о том, чтобы дать политические права низшим слоям, хотя и сами немецкие буржуа тое еще находятся в цепях полуфеодального рабства.

Воля народа, по Кант, определяет конституцию государства. Но такой законодательной волей обладают далеко не все. Ею обладают только активные “граждане”, т. е. члены гражданского общеста, соединившиеся для законодательства, и только этим гражданам принадлежат “атрибуты” “законной свободы”, “гражданского равенства” и “гражданской самостоятельности”. В число их не входят приказчик у купца, подмастерье у мастера, служащий, домашняя прислуга, несовершеннолетний и “вообще всякий. кто не собственным побуждением, а распоряжением другого понуждается к поддержанию своего существования”. “Существование их есь тлько, так сказать, привесок” к существованию других, - говорит Кант , и поэтому они “не нуждаются в правах горажданской личности”. Далее, дровосек, “которого я заставляю колоть дрова у меня на дворе”, кузнец, “который ходит по домам с молотом, наковальней и горном . в отличие от европейского столяра или кузнеца, который может выставить на продажу продукты своего труда, как товар”, домашний учитель, оброчный крестьянин “в отличие от арендатора”, все они суть “только подручные”, зависящие от чужой воли, “следовательно, никакой гражданской самостоятельностью не обладают”. При этом Кант тонко различает общие “права человека” и особые “права буржуа-гражданина”: “Все же эта зависимость от воли другого и несвобода нисколько не говорит против свободы и равенства их, как людей”. В основу государственной организации Кант положен принцип разделения властей. всюду выдвигавшийся буржуазией в противовес феодализму: в государстве существует независимо одна от другой власти - законодательная, судебная и исполнительная. “В сочетании их заключается благоденствие государства”, под которым надо разуметь не благополучие гражданина, не счастье его, ибо это возможно и в естественном состоянии или даже в деспотическом государстве, а такое “состояние величайшей согласованности государственного строя с принципами права, к которому стремиться обязывает нас категорический императив разума”. эти “три силы в государстве . представляют отношения объединенной из разума, априори происходящей народной воли и чистую идею главы государства, имеющую объективную практическую реальность”. Таким образом, знаменитые кантовские категорический императив и его положения априори в политико-правовой области превращаются в защиту политических прав немецкой буржуазии.

Что же Кант считает идеалом государственного строя? На это Кант дает следующий ответ: “То, что можно представить только с помощью чистого разума, что должно причислить к идеям, которым не может быть адэкватного предмета в опыте, есть вещь сама по себе. Такой вещью самой по себе среди людей является совершенная правовая конституция”. Совершенный государственный строй - вещь недостижимая, светлая точка в бесконечном расстоянии, к которой устремляется человечество в вечном беге. Но далее следует более конкретное определение: “Всякая истинная республика может быть не чем иным, как представительной системой народа для обеспечения его прав от его имени в лице всех объединившихся граждан и через его избранников (депутатов)”. Хотя тут под республикой разумеется не республиканский строй, а государство вообще, тем не менее симпатии Кант к республике, как определенному государственному строю, не подлежат сомнению. Правда, он не говорит об этом прямо: не такое было время, чтобы говорить вслух о таких крамольных вещах. Но это ясно и из других, внешне противоречащих, мест, где делаются довольно прозрачные намеки. Например: “Что касается утешения, которым должен удовлетвориться народ, утешением в том, что именно монархия является наилучшим государственным строем, если монарх добр, то это относится к тавтологическим изречениям и ничего иного не говорит, кроме того, что лучший строй тот, с помощью которого правитель государства становится лучшим правителем, иначе говоря, лучший строй тот, который является лучшим”. Кант понимает, конечно, что подобного рода утешение смахивает на обман. Республиканская форма государственного устройства, - рассуждает Кант в другом месте, - есть единственная форма, вытекающая из идеи первоначального договра, на котором должно быть основано всякое справедливое законодательство народа, так как она построена, во-первых, на принципе свободы членов общества (как людей), во-вторых, на основах зависимости всех от единого общего законодательства (как подданных) и, в-третьих, н азаконе равенства их (как граждан). Но Кант вовсе не склонен понимать под республиканским строем строй демократический: в его эпоху немецкая буржуазия еще не дозрела до сознания этой высшей формы буржуазно йже государственной организации. Формы государства могут подразделяться в зависимости от различия в числе лиц, которые держат в руках высшую власть, суверенитет, или по способу управления, независимо от того, кто стоит во главе государства. Возможны три формы суверенитета: 1) когда только один удерживает власть - автократия, 2) когда несколько, объединившихся между собой. владычествуют - аристокрития и 3) когда все вместе, составляющие гражданское общество лица, являются одновременно носителями власти - демократия. По способу же управления государство может быть или республиканским, или деспотическим. Государственный принцип республиканизма - отделение исполнительной власти (управления) от законодательной и система представительства. Принцип деспотизма - самовластие. Из трех государственных фор демократия в том определении, которое дает ей Кант , по мнению его, также является деспотизмом, так как в ней все решают, по крайней мере, против одного (несогласного с другим), влед., решают все, не являясь в действительности всеми, вследствие чего всеобщая воля вступает в противоречие с собою и со свободою. Чем меньше число лиц, образующих суверенитет, и чем больше, напротив, представительство в государственной власти, тем больше государственный строй склоняется к “чистой республике”, до которой он может рассчитывать подняться, наконец, путем постепенных реформ. На этом основании достигнуть этого единственно совершенного, справедливого государственного строя в “аристократии” жу труднее, чем в монархии а в столь многоликой форме суверенитета, как демократия, возможно не иначе, как путем насильственной революции. Поскольку Кант исходит из правовой природы буржуазного государства, получающей свое освещение в сфере регулятивных идей, - им довольно подробно и всесторонне рассматриваются и меры к сохранению существующего строя, меры предупреждения возможных, но неправомерных революций. “Подданный” не должен “умствовать” насчет происхождения высшей власти. Для народа это “совершенно бесцельно”, а, между тем, такие “умствования” могут грозить “опасностью дл государства”. Закон - “свят” и “практически является уже преступлением даже только сомнение в нем и, след., приостановление действия его хотя бы на один момент”. Вот почему он представляется исходящим как бы не от людей, а от некоего высшего, непорочного законодателя, и таково именно значение положения: “Всякая власть от бога”, которое высказывает не историческое основание государственного строя, а идею, как практический принцип разума: “Существующей законодательной власти подчинись, каково бы ни было ее происхождение”.