Лояльность подданных по отношению к государю и правящей династии – основной стержень Российской империи. Безопасность власти и социально-политическая стабильность являлись приоритетами для центра. Поэтому лояльность нерусского населения окраин имела для него первостепенное значение. С точки зрения царского правительства положение этносов в неофициальной иерархии зависело от степени их лояльности (действительной или предполагаемой). Так, например, большинство кочевников, а позднее поляков и евреев считались ненадежными подданными, в то время как к прибалтийским немцам, финнам и армянам до середины XIX века относились как к верным слугам царя.

Ключевым принципом, гарантировавшим с XVI века целостность Российской империи, была кооптация нерусских элит в высшие круги империи. Это соответствовало основной сословной структуре царской империи и ее важнейшему политическому стержню – союзу правящей династии и дворянства. Образцом служило русское дворянство, зародившееся в Московском государстве и упрочившее свои позиции в XVIII веке.

Поэтому решающее значение для иерархического деления постоянно растущего числа нерусских этносов имело наличие у них собственной элиты, вопрос о ее лояльности к царю и соответствии модели русского дворянства. Если эта элита владела землей и крестьянами, обладала самобытной признанной высокой культурой, она признавалась равноправной с русским дворянством и занимала вместе с русскими высшие ступени в иерархии.

Уже в XVI веке лояльная мусульманская элита волжских татар (не подвергшихся уничтожению и не бежавших) была кооптирована в дворянство империи, ей даже были пожалованы русские крестьяне-христиане. Следующей за ней в XVII веке стала полонизированная шляхта Смоленска, в XVIII веке – дворяне – прибалтийские немцы и польская шляхта, в XIX веке финляндско-шведское, румыно-бессарабское и грузинское дворянство, а также, с определенными ограничениями, мусульманская аристократия Крыма, Закавказья и некоторых этносов Северного Кавказа. В последней же трети XIX века мусульманская аристократия Средней Азии более не кооптировалась в дворянство империи. Русские дворяне в принципе не имели никаких преимуществ по сравнению с нерусскими интегрированными дворянами, так же как и русские горожане и крестьяне, поставленные в правовом и социальном плане даже в худшие по сравнению с нерусскими условия.

Нерусской аристократии было гарантировано сохранение ее привилегий, веры и земельных владений (вместе с крестьянами), а с течением времени ее статус пришел в соответствие со статусом русского дворянства. В ответ они, как и русское дворянство, состояли на царской службе, военной или гражданской, и обеспечивали социально-политическую стабильность в своих регионах. Принцип кооптации сохранялся до середины XIX века. Тот факт, что среди кооптированной верхушки были неправославные и даже нехристиане, свидетельствует о том, что автократия большее значение придавала сословному фактору, нежели православию и народности.

Если кооптированная знать проявляла нелояльность к царю или подозревалась в этом, правительство, разумеется, отзывало часть привилегий. В первую очередь это затронуло поляков после восстаний 1830–1831 и 1863 гг. Такая реакция была логичной, т. к. лояльность по отношению к государю и правящей династии была необходимым условием союза с элитами. Таким образом, иерархия, основанная на сословных критериях, и иерархия по степени лояльности были тесно связаны друг с другом.

На следующей ступени социальной иерархии стояли этнические группы, высший слой которых не соответствовал модели русского дворянства. И этим высшим слоям были гарантированы привилегии и определенные права самоуправления, однако они не признавались полноценными, равноправными с русскими дворянами, и потому за исключением некоторых высокопоставленных вельмож не были кооптированы в дворянство империи. В XVII и XVIII веках к этой группе прежде всего относились этносы периферийных регионов Востока и Юга империи, кочевники – башкиры, калмыки, буряты и в XIX веке казахи.

Этнические группы, не имевшие собственной элиты, как правило, не могли стать партнерами царской империи. Это, правда, лишь отчасти относилось к мобилизованным диаспорным группам евреев, армян и греков, в XIX веке – волжских татар, – все они составляли средний городской слой и имели самостоятельные церковные организации. Царская империя долгое время была вынуждена ориентироваться на специфические способности этих групп и потому сотрудничала с ними. По этой причине их элиты были интегрированы в высшие городские сословия. Богатые купцы, высокопоставленное духовенство в определенной степени могли взять на себя исполнение роли дворянской элиты, выступив в качестве сотрудника и партнера империи. Эти группы поэтому можно поставить на третью ступень сословной пирамиды.

На четвертом уровне находились некоторые этносы, проживавшие на востоке. Они не имели собственного дворянства и состояли большей частью из крестьян, не зависевших, однако, от землевладельцев других этносов. Это относится к чувашам, мордве, черемисам, вотякам, коми-зырянам, якутам и прочим этническим группам Сибири, а также некоторым горным народам Кавказа, например, чеченцам.

Нижнюю ступень имперской иерархии занимали этнические группы, находившиеся в зависимости от элит других народов. Их значительную часть составляли крестьяне. Вместе с вышеупомянутыми этносами четвертой ступени, речь идет еще и о группах, описываемых исследователями национализма как «малые» или «молодые» народы, не обладающих ни собственной элитой, ни непрерывной государственной традицией, ни развитым языком, ни высокоразвитой культурой. В Российской империи к этой категории принадлежали финны, эстонцы, латыши, литовцы, белорусы и украинцы, до разделов относившиеся к Речи Посполитой. Долгое время эти крестьянские народы не рассматривались центром как самостоятельные этнические группы и субъекты политики, но воспринимались только в контексте отношений с владевшим ими дворянством. Такая опосредованность привела к тому, что имперский центр долгое время соединял эстонцев и латышей с прибалтийскими немцами, а литовцев, белорусов и правобережных украинцев с поляками.

Сословная иерархия – от этносов с поместным дворянством до земледельческих народов, не имевших собственного среднего и высшего слоя, представляла важный структурный элемент царской империи. Она прежде всего определяла иерархию культур и языков. В связи с этим считалось, что высокоразвитой культурой и языком могли обладать только этносы с собственной аристократией – поляки, шведские финны, прибалтийские немцы и татары, с некоторыми ограничениями – евреи, армяне и грузины. Языки прочих народов, зачастую долго не имевших письменных стандартов, среди них и украинский, официально не признавались.

Культурная иерархия этносов Российской империи определяла степень инаковости, основанную на различиях жизненных укладов, религии и языка/культуры.

В тоже время можно отметить, что одной из причин длительного и устойчивого развития Российской империи явилась способность имперского политического механизма осуществлять законодательно оформленную политику веротерпимости. В силу сложившихся исторических обстоятельств предметом политики веротерпимости являлись не только внутренние межконфессиональные и конфессионально-религиозные отношения, проблемы этнокультурные, социальные, административно-правовые и этические, но и внешнеполитические аспекты государственной политики. Главным инструментом политических практик монархии в этой сфере являлись прагматически обусловленные меры поддержания национально-религиозной и социально-политической стабильности российского общества, отличавшегося конфессионально-религиозным, этническим, социальным и экономическим многообразием. Важным условием сохранения такой стабильности являлась поддерживаемая в период поздней монархии традиционная политическая доминанта с ее приоритетом общеимперских династических и сословных принципов над этнорелигиозными и языковыми.