В связи с высказанными выше соображениями, представляется очевидным, что относительно невысокая непосредственная вовлеченность Китая в мировую экономику, как раз и оказалась одним из важнейших факторов, обеспечивших устойчивость хозяйства страны по отношению к валютно-финансовому и торгово-экономическому кризису в тихоокеанской Азии в 1997–1998 гг. КНР удалось в тот период удержать высокие темпы роста производства, а в 1997 – начале 1998 гг. – и экспорта; ее валютные резервы продолжали увеличиваться, превысив в середине 1998 г. годовой импорт, росли они и после начала падения экспорта во второй половине 1998 г., увеличивались они и в 1999 г. Внешний долг Китая представлен главным образом среднесрочными и долгосрочными льготными кредитами, коэффициент его обслуживания составляет не более 5–6%.

Тот факт, что динамичный экономический рост отнюдь не всегда предполагает увеличение доли внешней торговли в ВВП даже не в очень крупных странах, известен из азиатского хозяйственного опыта. При всей разнице условий в мировой экономике в отдельные периоды показателен пример Турции. В 60-е годы среднегодовой прирост ВНП составил в этой стране 7,0% – больше, чем в Афганистане, Бирме, Индии, Египте, Малайзии, на Филиппинах, чуть меньше, чем в Кувейте и Таиланде. Одновременно доля внешней торговли в ВНП Турции существенно сократилась. Список таких примеров легко продолжить. Примечательно, что до первой мировой войны доля внешней торговли в ВВП Японии была выше, чем в настоящее время и т.п. Китайский специалист Ван Хуайнин обращает внимание на то, что в начале XX в. объем мировой торговли достигал трети ВВП, а в конце столетия – лишь одну пятую. Еще больше разрыв по накопленным за рубежами развитых стран капиталовложениям: в начале века около трети годового мирового ВВП, в конце – лишь 10–12%.

Фундаментальное своеобразие развитию хозяйства Китая и его нынешнему положению в мировой экономике придает аграрный фактор. В отличие от многих азиатских стран, попавших в отношения зависимости от Запада из-за высокой доли в импорте продовольствия и особенно зерна, КНР в начале 90-х годов добилась устойчивого самообеспечения в этой критически важной области. Причем, стоит подчеркнуть, что зерновой сектор агропроизводства развивался в этот период наименее динамично.

Объясняется это довольно просто: в рационе большинства китайцев, сначала горожан, а с 90-х годов и основной части крестьян произошел, по-видимому, важный и необратимый структурный сдвиг – относительное и абсолютное уменьшение доли зерновых продуктов. Аналогичный процесс происходил в Японии, Сингапуре, на Тайване и в Гонконге в 70-е годы, а в 80-е годы – в Южной Корее. В Японии, например, потребление риса в 70-е годы снизилось со 108 до 91 кг, в Сингапуре – с 95 до 81 кг, на Тайване – со 145 до 122 кг. Потребление пшеницы во всех перечисленных странах и территориях было относительно стабильным или снижалось и выросло в 70-е годы только в Сингапуре – с 55 до 63 кг. Сокращение доли зерновых в рационе принято считать свидетельством того, что страна практически решила продовольственную проблему. Вдобавок, темпы естественного прироста населения в конце 90-х годов оказались в Китае ниже ожидавшихся, в частности, в 1998 г. данный показатель впервые не достиг 1%. Коэффициент Энгеля характеризуется относительно небольшим разрывом между городом и деревней: соответственно 46 и 55%.

Несколько нарушил картину нарастания продовольственного самообеспечения в КНР неурожай 1994 г. В 1995 г. китайские организации произвели крупные закупки американской пшеницы, вызвав, во-первых, значительное повышение цен на нее, а во-вторых, обильное количество публикаций по поводу грозящей миру «продовольственной угрозы» в лице Китая. Наибольшую известность получили работы Лестера Брауна, содержавшие, в частности, прогноз, согласно которому дефицит зерна в Китае к 2030 г. должен был бы составить от 207 до 369 млн. т. Среди неудачных среднесрочных прогнозов можно отметить, например, предположение, касающееся производства, потребления и импорта зерна в КНР на 2000 г., сделанное в 1996 г., соответственно – 410, 449 и 39 млн. т.

В действительности, помимо неурожая, масштабные китайские закупки зерновых были вызваны еще рядом факторов, в том числе хаосом на внутреннем рынке и недостаточной координацией внешнеэкономической работы. Правительство КНР предприняло жесткую программу увеличения производства зерна и упорядочения торговли им. Было проведено несколько мероприятий, включавших повышение личной ответственности губернаторов и мэров за снабжение населения зерном и овощами. В рамках наведения порядка в 1995 г. Госсовет отозвал у правительств провинций и право производить экспортно-импортные операции с зерном. В результате, если в 1994 г. государственная торговля контролировала менее половины рынка зерна, то в 1995 г. – 70–80%. А в 1996 г. КНР вновь стала нетто-экспортером зерновых.

Характерны для современной ситуации меры, принятые в начале 1998 г. Госсоветом КНР. Предусматривались в частности следующие практические шаги: приобретение госкомпаниями у крестьян излишков зерна в соответствии с установленным правительством уровнем поддерживаемых цен, продажа указанными компаниями зерна с минимальной прибылью, санкции за продажу зерна по ценам ниже государственных, а также передачу части прибыли местным органам власти. В совокупности эти меры можно охарактеризовать как усиление централизованного контроля за рынком.

Важно, что Китай практически полностью обеспечивает себя и другими сельскохозяйственными продуктами, продолжая вывозить на внешние рынки постоянно увеличивающийся в абсолютном выражении объем товаров традиционного китайского пищевого экспорта и относительно новых позиций экспортного растениеводства и животноводства. Среди них овощи, свежие яйца, прудовая рыба и продукция водных промыслов, молодые побеги бамбука, грибы, консервированная спаржа, чай, мед, срезанные цветы, карликовые декоративные деревья и еще множество позиций. Это во многом отличает Китай от большинства соседних азиатских стран, а также других крупных государств Востока, особенно экспортеров нефти, в том числе с точки зрения динамики процесса продовольственного самообеспечения. Во второй половине 90-х годов доля продовольствия в импорте КНР сократилась с 4,6 до 2,7%, в экспорте – с 6,7 до 5,8%. Аналогичная тенденция была характерна и для непродовольственного сырья.

Недооценка стратегического характера самообеспечения в курсе Пекина – распространенный методический изъян в прогнозировании развития китайской агросферы. Так, К. Андерсон, приведя данные о странах-соседях Китая, приходит к следующему заключению: «Очевидно, что стандартная неоклассическая теория структурных изменений и изменений в сравнительных преимуществах в растущих хозяйствах подтверждается представленными эмпирическими данными по Азии… Эту теорию подтверждает и сорокалетняя история хозяйства Китая». Посетовав на «политические искажения», еще мешающие китайскому сельскому хозяйству подтвердить в полной мере универсальность неоклассики и теории сравнительных преимуществ, К. Андерсон переходит к прогнозу: уже к 1995 г. Китай, в соответствии с его расчетами, должен был бы ежегодно импортировать от 32 до 39 млн. т пшеницы, 9–12 млн. т кукурузы, 1–6 млн. т сахара, 2–8 млн. т молока, до 5 млн. т мяса и мясопродуктов. Ни прогноз, ни его методика не оправдались, да и не могли оправдаться – несмотря на то, что к указанному году на импорте страны сказались последствия далеко не самого удачного в истории китайской агросферы предыдущего года.