В нашей стране инноваций в отличие от общемировой динамики нет «механизма» их передачи из наукоемких производств, которые естественно концентрировались в военной сфере, в другие производства, где содержание науки отдельным предприятиям, фирмам часто просто не по карману, а государство в советское время практически никак инновациям не содействовало. [3, с. 357]

Состояние экологического кругооборота в России в основном соответствует среднемировому: есть регионы, особенно связанные с добычей и первичной переработкой полезных ископаемых, в которых ситуация весьма не благополучна, что отрицательно сказывается на демографических процессах и сельскохозяйственном производстве, но есть и пока мало освоенные регионы.

Состояние демографического кругооборота в России несколько лучше среднемирового, хотя многие его показатели ухудшаются уже давно, со времен «начальной стадии эпохи развитого социализма». Самое главное его преимущество по сравнению с общемировой ситуацией – переход в XXI век к относительно низкой рождаемости, отсутствие угрозы демографического взрыва.

Основной недостаток – повышенное употребление алкогольных напитков и наркотиков, что во многом связано как раз с переходом к индустриальному укладу по «форсированному варианту», с ускоренным разрушением традиционного «мирского» уклада жизни.

Как известно, в течение многих веков «мiръ» представлял собой «основную ячейку» российского общества. Ее самодостаточность во всех кругооборотах – собственно экономическим, демографическим и экологическим – была гораздо выше, чем у восточных соседских общин, зависимых от «верхов» по воде, и у западных семейных (хуторских) хозяйств, неспособных обеспечивать собственную безопасность (и собственность) от шаек разбойников или просто от не добрых соседей и потому нуждавшихся во внешних производителях этого общественного блага даже на локальном уровне.

Единственное, чего отдельно взятый «мiръ» не мог обеспечить для себя - это защиту от набегов кочевников – силы были слишком неравные. Именно обеспечение «глобальной защиты» брали точнее, не очень удачно пытались брать на себя, наши «верхи» испокон веков.

Практически ненужность «верхов» в традиционной российской экономической жизни вела к крайним напряженным отношениям «по вертикали». «Верхам» приходилось рассчитывать главным образом на силу для получения средств на свое существование. Ни экономических, как на Востоке, ни политических, как на Западе, рычагов воздействия на основную хозяйственную общность («мiръ») у государства не было. Поэтому крайне актуальной в российском хозяйственности является проблема «экономического суверенитета», распределение реально экономических возможностей между «верхами» и «низами». [3, с.358]

Долгосрочное поведение всех экономических агентов при этом состоит в минимизации зависимости своего существования от всех остальных, натурализация хозяйства. С натурализацией связано стремление «центра» добиваться внутреннего экономического суверенитета – снижения зависимости от «мест» в осуществлении своих функций. Так появилось государственное хозяйство как некая обеспечивающая подсистема, обслуживающая прежде всего военные нужды. Понятно, что чисто экономические критерии эффективности (типа «минимум затрат на получение заданного результата») при этом не могут действовать в полной мере хотя бы потому, что «заданный результат» в безопасности общества – величина, не в полнее определенная количественно.

Уже при Петре I стремление «центра» к экономической независимости от «низов» реализовалось довольно широко в виде казенных заводов, мануфактур и т.д. Наиболее полно оно воплотилось в годы советской власти. Все это делало наше государство похожим на восточное, азиатское, в котором действительно доминировали хозяйственные функции. Принципиальное отличие состояло в том, что у нас хозяйственные функции отнюдь не доминировали, они всегда имели подчиненное значение.

В XX веке «мiръ» исчез в результате индустриализации производства, разрушения локального цикла «навоз – зерно». Машинно-тракторные станции стали началом конца экономического суверенитета «мiра». Их упразднение ничего, по сути, не изменило, т.к. поставка сельскохозяйственной техники и запасных частей к ней, а также жидкого топлива осталась в руках государство следующими шагами в том же направлении стали «химизация народного хозяйства» и газификация сельского быта. [3, с. 358]

Именно исчезновение «мiра» в течение ХХ века как традиционной основы отличает современное российское общество от соседей по планете. У нас еще нет и, видимо, очень не скоро появится (если появится аналог обычного традиционного «среднего класса» Запада и уже нет соседских или родственных общин Востока и Юга).

На Западе имеется многочисленный средний класс – мелкие предприниматели, промышленники и торговцы, энергичные, предприимчивые и зажиточные, умеющие отстаивать в борьбе с крупным капиталом свои интересы. У нас же не было никакой другой промышленной культуры, кроме капиталистической, и нет зажиточного и многочисленного класса мелких предпринимателей…

Многомиллионная армия «челноков», розничных продавцов привозимых ими товаров и членов их семей не является зарождающимся «средним классом», хотя и свидетельствует о наличии духа предпринимательства в широких массах населения. Само существование «челноков» совершенно не эффективно с точки зрения накладных транспортных расходов. Оно возможно только как следствие проводимой центром налоговой и таможенной политики, делающей относительно более дешевым беспошлинным ввоз физическими лицами «при себе» товаров, которые при нормальной экономической политике и обеспечении сохранности грузов перемещаются через границы «без сопровождения».

Что же касается предпринимательской деятельности физических лиц в сфере производства (малые предприятия), то здесь пока налоговая и иная политика направлена скорее на подавление активности граждан, по крайней мере в легальном секторе, чем на ее поощрение.

Конечно, «мiръ» исчез не бесследно. Его хозяйственные функции во многом взяли на себя территориальные органы государственной власти. Именно поэтому на выборах местных и региональных руководителей сейчас побеждают не «политики», а «хозяйственники». Им приходится продолжать «войну по вертикали» с центром, правда уже с весьма слабых позиций, поскольку топливно-энергетические ресурсы распределены по территории страны крайне неравномерно и центр имеет гораздо большей возможностей воздействия на их перемещение, чем региональные органы власти. [3, с.359]

Получается так, что в нашей стране сейчас (в отличие от всей предшествующей истории России ее государства) есть отрасль экономики, от которой зависят все остальные отрасли и, конечно же, все территории. При этом сама она практически не нуждается в них , т.к. все, все, что ей нужно, - так это сильное центральное правительство, которое могло бы защитить ее от посягательств со стороны жаждущих пристроиться к дележу пирога « без всяких на то оснований».

Тем не менее, регионы, точнее, региональные властные структуры, проявляют все большую хозяйственную активность, стимулируя установление связей производителей и потребителей без посредничества российского центра как внутри регионов, так и между регионами, в том числе и отдаленными друг от друга. В этом смысле хорошо дополняют друг друга в европейской части страны северные регионы, богатые лесом, но бедные зерном, и южные, в которых ситуация прямо противоположная.