До начала 1960-х гг. государства Восточной, и уж, тем более, Юго-Восточной Азии ничем особым не выделялись на экономической карте мира. Корея и Тайвань, Индонезия и Таиланд воспринимались на Западе как типичные развивающиеся страны: экзотические, нищие, коррумпированные. Во многом это соответствовало действительности – и нищеты, и коррупции там хватало. Правда, к тому же культурному региону относилась и Япония, ставшая развитой страной еще в начале XX века. Тем не менее, Япония воспринималась, тогда как исключение, а в целом Дальний Восток, несмотря на свое огромное население, казался экономически бесперспективным регионом. Однако в шестидесятые годы ситуация стала меняться, а в восьмидесятые успехи «новых индустриальных стран» Восточной Азии стали темой ученых дискуссий и восторженных журналистских очерков.

Юго-Восточная Азия демонстрировала экстраординарные темпы экономического роста. Резкий взлет экономик ЮВА был вызван уникальным сочетанием нескольких факторов. В первую очередь это макроэкономическая стабильность, которая выгодно отличала азиатские страны от конкурентов в Латинской Америке.

Перемены, произошедшие в Восточной Азии в 1960-1990 гг., действительно заслуживают наименования «чуда». Среднегодовой рост ВВП в 1960-1990 гг. составил от 6,3% в Гонконге до 7,0% в Сингапуре. В результате ВВП на душу населения, который в 1960 г. находился где-то на уровне Нигерии и Эфиопии, приблизился к европейскому уровню, а в некоторых случаях – и превзошел его. Например, Сингапур (ВВП 26.500$ на душу населения) по этому показателю сейчас опережает большинство стран Западной Европы, в том числе Германию и Францию.

Ни в одной стране региона за исключением Индонезии с начала 1970-х не было периодов гиперинфляции, проводимая налоговая политика была понятна и благоприятна для инвесторов, при этом большинству стран удавалось поддерживать пусть небольшой, но все же профицит бюджета. Второй важный фактор – высокий уровень сбережений, от 20-30% ВВП у Тайваня более чем до 40% у Китая, Малайзии и Сингапура. Эти сбережения реинвестировались в индустриальные и инфраструктурные проекты, что становилось главной движущей силой развития экономики.

Положительную роль сыграло качество азиатской бюрократии, выгодно отличавшейся от чиновников в развивающихся странах в других регионах мира. Наконец, большинство этих стран проводили политику стимулирования экспорта, в том числе с помощью механизмов валютного контроля, что также привлекало иностранные инвестиции.

Но ускоренная индустриализация требовала все больше ресурсов, источники которых были ограничены. Внутренних сбережений стало не хватать – доля инвестиций в ВВП у большинства стран превышала долю внутренних сбережений. Новыми драйверами роста становились прямые и портфельные иностранные инвестиции, включая банковские займы. Большинство краткосрочных займов проводилось через местные банки и было номинировано в долларах США, таким образом, местные финансовые системы начали брать на себя повышенные валютные риски.

Ущербность юго-восточной модели никогда не была секретом для профессионалов: задолго до краха (в 1994 году) профессор Массачусетского технологического института Пол Кругман развенчал миф «азиатского экономического чуда» в статье, в которой он описывал иллюзорность успеха, выстроенного не на достижениях реальной экономики и совокупной ее производительности, а на безудержном вливании иностранного капитала. «Азиатские тигры», однако, относились к любой критике с оправданной (как им казалось) долей беспечности, поскольку не сомневались: случись беда, Дядюшка Сэм непременно вытащит!

1.2 Развитие государств ЮВА «первой и второй волны»

финансовый кризис азиатский стабилизационный

На первый взгляд, все «новые индустриальные страны» Восточной и Юго-Восточной Азии – на одно лицо: что Тайвань, что Таиланд – все едино. В действительности же страны индустриальной Восточной и Юго-Восточной Азии делятся на три довольно непохожие группы. Кризис 1997 года с особой четкостью продемонстрировал, что разница между Тайванем и Таиландом более чем реальна. К первой группе «новых индустриальных стран» относятся государства конфуцианской цивилизации: этнически китайские Тайвань, Гонконг и Сингапур, а также Корея, которая в культурном отношении всегда была очень близка к Китаю. Именно за ними закрепилось полушутливое определение «четыре тигра Восточной Азии». Стремительный экономический рост в странах «четверки» начался в 1960-1965 гг. К их инокультурным соседям, странам «второй волны» развития, перемены пришли двумя десятилетиями позже, около 1980 г., когда буддийский Таиланд и мусульманские Малайзия и Индонезия, долгое время считавшиеся экономически бесперспективными, стали неожиданно показывать признаки развития. Еще позже, в середине восьмидесятых годов, дали свои результаты рыночные реформы в Китае и во Вьетнаме – странах, которые, формально оставаясь коммунистическими, на деле приступили к энергичному строительству капитализма.

В целом, экономическая политика «тигров» первой волны – Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга – имела много общего. При всей незаурядности руководителей этих стран: бывшего японского офицера Пак Чжон Хи, бывшего британского адвоката Ли Куан Ю и бывшего председателя подмосковного колхоза Цзян Цзян-го, выбранная ими стратегия была продиктована не столько их мудростью, сколько географией, историей, внешней политикой и обыкновенным здравым смыслом. Все страны «четверки» были лишены запасов полезных ископаемых, но зато в их распоряжении имелись «запасы» дешевой и дисциплинированной рабочей силы. Столетия и тысячелетия упорного труда на рисовых полях, а также традиционное конфуцианское воспитание с его установками на образование, дисциплину и конформизм, в течение веков сформировали уникальный «дальневосточный характер». Его чертами являются трудолюбие, готовность сносить лишения и беспрекословно выполнять приказы, ориентация на семейные ценности, культ образования и социального успеха. Здравый смысл подсказывал, что наилучшим решением для этих стран будет создание экспортоориентированной экономики, превращение их в своего рода «страны-фабрики», которые импортировали бы сырье и экспортировали готовую продукцию, созданную дешевым трудом местных рабочих.

Помимо экспортной ориентации экономики, всех «тигров» объединяла еще одна черта: за исключением Гонконга, «новый азиатский капитализм» везде был далек от либерального идеала, государство вмешивалось в экономику активно и бесцеремонно. Другая особенность «первой волны» заключалась в том, что все «тигры» совершали свой рывок под руководством авторитарных режимов. Подобная ситуация создавала идеальную почву для коррупции – тем более, что в большинстве этих стран с незапамятных времен само собой разумелось, что чиновник по роду своей работы неизбежно должен брать взятки и запускать руку в казну.

Развитие государств «второй волны» началось позднее и протекало в других условиях. Таиланд, Малайзия, Индонезия находятся за пределами конфуцианского культурного ареала, и традиции, в том числе и трудовые, там совсем иные, чем в странах «первого эшелона». Впрочем, при более пристальном рассмотрении выясняется, что и в неконфуцианских государствах ЮВА экономическая инициатива все равно принадлежит представителям конфуцианской культуры – местным этническим китайцам (хуацяо).