Во главе недовольных стали епископ Суздальский Дионисий и два знаменитых игумена: преподобный Сергий и его племянник Феодор. Они вошли в сношение с сербом Киприаном, "человеком весьма книжным", которого в Константинополе поставили в митрополиты для Юго-западной Руси, и призвали его в Москву. Но великий князь заключил его под стражу и затем выслал из Москвы. Митяй, грозясь разорить Троицкий монастырь, отправился в Цареград, но во время плавания, вблизи цели своего путешествия, умер. Великий князь не принял на митрополию посвященного после того в митрополиты Пимена и отослал в заточение в Чухлому, а потом сам признал митрополитом Киприана.

Понятно, что великий князь такого характера и таких стремлений должен был горячо и энергично заботиться о возвращении России ее государственной независимости и об охране ее от всяких покушений на нее. Всем известны его попытки к свержению татарского ига и его достославные битвы с Мамаем на Воже и на Куликовом поле. Мы оставляем без повторения известные подробности о том, как пред этим походом прощался Димитрий Донской с Москвою, как кланялся у Архангела Михаила гробам предков, как расставался со своей княгиней и т. д. Взамен этого мы даем изображение великого князя пред битвой на Куликовом поле с Мамаем.

Минуя все указанные рассказы, мы должны сказать о борьбе Димитрия Донского с могущественным литовским князем Ольгердом. Будучи шурином Михаила Александровича Тверского, этот воинственный князь предпринимал три похода на Москву, но каждый раз был отбиваем и должен был, "озираясь семо и овамо", возвращаться в свою землю.

Совершенно понятно, что при таком подъеме политического могущества Москвы в княжение Димитрия Иоанновича, она, и как город, не могла уже остаться в прежних своих размерах и самом наружном виде. Число ее населения умножилось; Кремль, взамен прежних дубовых стен Калиты, был окружен каменной крепостной стеной, с железными воротами, бойницами и башнями; храмовая история Москвы, обогатившись новыми монастырями и храмами, раздвинулись; в Москве начинают появляться новые и развиваться старые отрасли техники.

Подземные исследования Кремля с его тайниками и палатами, быть может, дадут материалы для истории Кремля и при Димитрии Донском. Вот что из летописей известно о построении каменных стен Кремля.

В 1365 году Кремль, посад и заречье были опустошены страшным пожаром, известным под именем всесвятского, потому что он начался от церкви Всех Святых (близ нынешнего храма Христа Спасителя, разобранной при его постройке). Предшествующая засуха и сильнейший ветер в день пожара способствовали его распространению. Головни и даже целые бревна с огнем перекидывало через десять дворов. В одном месте заливали огонь, а в десяти загоралось снова. В какие-нибудь два часа весь город сгорел, и никто из жителей не успел спасти своего имущества. По поводу этого пожара летопись дает свидетельство о тогдашнем составе города, именно в ней говорится: "загореся сверху (Москвы-реки), от Чертолья, и погоре посад весь, Кремль и Заречье". Несмотря на то, что в следующем году в Москве был сильный мор, шестнадцатилетний Димитрий и его двоюродный брат Владимир Андреевич "замыслиша ставити город Москву камен". В 1367 году Кремль был уже обнесен каменными стенами с башнями и воротами: Никольскими) Фроловскими (Спасскими), Константино-Еленинскими (пониже, теперь не существуют) и Алексеевскими. Угольная башня против нынешнего Москворецкого моста была названа Свибловской, по имени одного из главнейших тогдашних бояр Феодора Свибла. Сказание того времени указывает на части крепости: в ней были забрала градные, стены каменные) врата железные, стрельницы, около рвы.

Каменный Кремль придал Москве огромное значение. Уже с самим планом такого ее укрепления Никоновская летопись (IV, 8, 15) связывает то, что великий князь с того времени "начал приводить в свою волю всех князей русских, а которые не повиновались его воле, и на тех нача посягати". В следующем уже году все ясно поняли важность новой каменной крепости для Москвы. Поднятый Михаилом Тверским Ольгерд Литовский, обозначая свой путь огнем и мечом, подступил к Москве. Димитрий с боярами засел в Кремле в осаде. Три дня литовский князь простоял под Москвой, но города взять не мог и, сжегши посад и окрестности, отправился восвояси. И второе нападение его на Москву, после восьмидневной стоянки у Кремля, тоже было безуспешным.

Даже Тохтамыш, победитель Мамая, захвативший Москву врасплох, не мог взять силой каменного Кремля. Великий князь, потому, что среди других князей оказалось "неодиначество и неимоверство", не мог выйти навстречу татарам и, не имея достаточно ратных сил, должен был ради их собирания уйти из Москвы в Кострому. В Москве же чернь, разграбившая боярские погреба со старыми медами, подняла бунт и едва успокоилась, когда в Москву явился воевода Димитрий Остей. Татары три дня делали приступы и по лестницам взбирались на стены. Но москвичи энергично отбивали эти приступы: они лили на татар кипяток, бросали на них громадные камни и, что примечательно, впервые стреляли из ружей и пушек.

Существовало предание, будто несколько сот крестьянок, спасаясь от татар, явились в Москву и просились в Кремль, но из опасения голода не были туда пущены. Тогда они на правом берегу Москвы-реки сделали деревянный сруб, окопали его рвом и здесь защищались от татар. От этого будто эта местность получила название "Бабьего городка". Но это название могло произойти оттого, что эта болотистая топкая местность была укреплена сваями, которые забиваются бабами или копрами.

И Тохтамыш, подобно Ольгерду, должен был бы уйти от нового Кремля; но его коварство отдало ему в руки эту новую русскую твердыню. На четвертый день Тохтамыш послал сказать осажденным, что он пришел не на них, а на их князя; он желает только, чтобы они вышли к нему навстречу с небольшими дарами; а ему хочется лишь посмотреть город; он же даст москвичам мир и любовь. Русские князья, захваченные и обманутые татарами, поклялись, что те говорят правду. Но когда москвичи с крестами и хоругвями вышли из Кремля, татары вероломно бросились на них, стали их рубить саблями и ворвались в самый Кремль. Начались страшные сцены убийства, грабежа и поджогов; граждане, застигнутые врасплох, метались во все стороны. Избиение прекратилось, когда "руки татар утомились, плечи измолкли и сабли их притупились". Многие искали спасения в храмах; но татары разбивали их двери и, посекши христиан, расхищали церковную утварь и обдирали дорогие украшения с икон.

Варвары разграбили богатства, многими годами накопленные в боярских дворах, и склады товаров в домах сурожских купцов, суконников и других торговых людей. Насытившись грабежом и убийством и захватив огромный полон, состоявший преимущественно из здоровых мужчин, молодых женщин и девиц, татары зажгли город и таким образом привели его в окончательное разорение. При этом погибла огромная масса книг и хартий, снесенных в храмы и наваленных там "до стропов" или сводов. "Дотоле, - говорит летописец, - город Москва был велик и люден: он кипел многолюдством и богатством; славой и честью превзошел все грады