Как показывают исследования[7],даже самые заметные сейчас массовые фобии не носят агрессивного, наступательного характера. Настроения воинственности и мстительности довольно слабы даже в чеченской ситуации, при высоком уровне неприязни и опасений в отношении самих чеченцев.

Можно полагать поэтому, что общий потенциал этнических комплексов в общественном мнении не уменьшился, а, может быть, и расширился,но изменились возможности его реализации. Насколько основательны (а не конъюнктурны, не связаны лишьсо слабостью государственных институтов или «временным» идеологическим замешательством) такие тенденции?

Влияние этнических комплексов и фобий в общественном мнении остается значительным. Политический вес партий, которые выступают с агрессивно-патриотических позиции в стране невелик, но нет такого общественого движения или государственного института, в котором эти позиции в той или иной мере не были бы представлены (табл. 4).

Таблица 1

Поддержка сторонниками партий приведенных высказываний (в % к числу: А – активных сторонников данной партии; Б - симпатизирующих ей; октябрь 1997 г., N=1500 человек)

Партийно-государственная кадровая политика с ее национальными преференциями и ограничениями сейчас не может проводиться в общероссийских масштабах. Но учитывать национальную принадлежность ответственных чиновников, журналистов, преподавателей считают необходимым от 1/5 до 1/2 опрошенных. Примечательно, что социальная элита (руководители и специалисты) даже более привержена этому принципу, чем масса насетения: 57% из элиты (и 50% всех остальных) считают, что нужно принимать во внимание национальность правительственных чиновников.

По всем данным исследований активные носители этнических фобии составляют сейчас относительно небольшое меньшинство в российском обществе, преобладают симпатии или терпимость по отношению к другим этническим группам (лишь чеченцы, по понятным причинам, вызывают у большинства недоверие и опасения). Но для оценки потенциала этнофобии такие количественные оценки малопригодны: для акций агрессивного национализма никогда и не требовалось участие большинства населения. Активными их участниками всегда выступали определенные группы и организации - при согласии или равнодушии большинства, при отсутствии явного сопротивления.

Вопрос поэтому не в том, какой сегодня зримый уровень ресурсов воинственной ксенофобии в массе населения, а, скорее, в том, кто и как мог бы эти установки использовать и, что еще более важно, кто и как способен противостоять их превращению в направленные акции «старого» (например, погромного) или какого-либо «нового» типа (например, этнических чисток в рамках «паспортного режима» и т.п.). Мера невозможности реализовать этот потенциал зависит от организованных массовых и государственных усилий. Пока их просто не видно.

Подводя некоторые итоги, можно отметить, что наиболее сложная проблема анализа активов и ресурсов общественного мнения - это проблема перехода от ресурса к соответствующей акции (хотя возможно и движение в обратном направлении): от намерения действовать к действию, от политической симпатии к политической поддержке, от "протестных" настроений к движениям протеста, от этнических комплексов к акциям национального самоутверждения и т.д. При этом далеко не каждый ресурс нуждается в практической реализации: вербальное и сугубо внутреннее психологическое действие - тоже действия. Недостаточно указать на существование перехода между разными уровнями, в задачу исследователя входит и анализ возможных факторов такого перехода - движущих сил, сопротивления, вариантов и пр.

3. Некоторые аспкты механизмов массового влияния.

Российское общество и российский (постсоветский, полусоветский) человек с трудом осваиваются с феноменами массового влияния, которые подобны западным «рекламно-рыночным» или «рекламно-политическим» образцам. Факторы и пределы такого убеждения требуют обстоятельного анализа В частности, это относится к пугающему одних и ободряющему других (в зависимости от позиции) представлению о всемогуществе масс-коммуникативного влияния на массовую аудиторию, на «массового» человека. Ряд вопросов принципиального порядка порождает аналогичность или, скажем, видимая технологическая близость - повседневной коммерческой рекламы и столь памятной по последним избирательным кампаниям навязчивой политической агитации. В конечном счете это приводит к одной из граней извечной проблемы общественного человека: как и насколько может и желает человек поддаваться давлению коммуникативных средств «массового поражения».