Выступая против включения статьи о суверенной власти короля в Петицию о праве, члены Палаты Общин совсем не отрицали необходимости для короля иметь, помимо ординарной, также абсолютную прерогативу. Правовед Дж. Селден говорил в своем выступлении в Палате Общин 22 мая 1628 г.: «Что касается того, что мы объявили устами нашего спикера в этом Парламенте, то мы далеки от намерения посягать на королевскую прерогативу; мы только говорим о королевской прерогативе в своем лице и мы обязаны сказать так»[122].

В самой по себе абсолютной прерогативе королевской власти члены Палаты Общин не усматривали какой-либо опасности для традиционной юридической конструкции государственного строя Англии. Опасным они сочли совмещение этой прерогативы с ординарной королевской прерогативой. Р. Мэйсон (R. Mason) следующим образом объяснил, почему такое совмещение недопустимо. По его словам, «король обладает ординарной прерогативой, и посредством её он не может назначать налоги или заключать в тюрьму; то есть он не может назначать налоги по своей воле или использовать их так, как он желает; однако он имеет экстраординарную и трансцендентную «суверенную власть» для защиты и счастья своего народа, а для такой цели он может назначать налоги, или размещать солдат, как он желает»[123]. Иначе говоря, совмещение абсолютной прерогативы королевской власти с её ординарной прерогативой разрушало всю юридическую конструкцию английского государственного строя. Данная конструкция могла сохраняться только при наличии достаточно определенных границ между сферами действия различных прерогатив.

Р. Мэйсон говорил также: «Посредством нашей Петиции мы желаем только того, чтобы наши особые права и свободы были подтверждены для нас; и поэтому, нам не приличествует вообще упоминать в ней о «суверенной власти, совсем не касающейся предмета Петиции»[124]. Подобные аргументы приводили и другие парламентарии. Именно эти аргументы убедили лордов в нежелательности включения в Петицию статьи о «суверенной власти» короля. 26 мая Палаты Лордов согласилась принять Петицию без этой статьи.

2 июня 1628 г. Петиция о праве, одобренная обеими палатами английского парламента, была зачитана Карлу I. Его Величество ответил следующей резолюцией: «Король желает, чтобы Право осуществлялось в соответствии с Законами и Обычаями Королевства. И чтобы Статуты исполнялись должным образом, дабы Его Подданные не имели причины жаловаться на какие-либо обиды или притеснения, противоречащие их справедливым Правам и Вольностям, сохранять которые он считает себя по совести так же обязанным, как сохранять свою Прерогативу»[125].

Эта резолюция ни формой своей, ни содержанием не соответствовало исторически сложившимся правилам утверждения королевской властью актов парламента[126]. Король избрал её потому, что сама Петиция о праве, не подходила ни под одну из разновидностей актов, характерных для практики английского парламента того времени. Содержание журналов Палаты Лордов и Палаты Общин показывает, что различные петиции рассматривались почти на каждом из заседаний этих палат, но это были петиции частного характера — прошения, исходившие от какого-либо частного лица. Палаты высказывались в их поддержку и представляли королю или в Тайный совет. Но рассматриваемая Петиция о праве была произведением самого парламента, то есть имела публичный характер.

Парламентарии не удовлетворились ответом короля на их Петицию и попросили Его Величество поставить другую резолюцию, выражаемую формулой «soit Droit fait come est desire»[127]. 7 июня 1628 г. Карл I прибыл на конференцию обеих палат парламента и отдал приказ парламентскому клерку заменить прежнюю резолюцию новой, после чего заявил парламентариям: «Это, я уверен, является полным, однако не более того, что Я гарантировал вам в Моем Первом Ответе; так как значение того заключалось в том, чтобы подтвердить все ваши Вольности; зная из ваших собственных торжественных заявлений, что вы не подразумеваете и не затрагиваете Моей Прерогативы, Я заверяю вас, что Мой Принцип состоит в том, что Народные Свободы усиливают Королевскую Прерогативу, и что Королевская Прерогатива должна защищать Народные Свободы»[128].

Утверждение королем Петиции о праве посредством резолюции «soit droit fait comme est desire» означало, что этот документ получил статус частного парламентского акта[129] (публичные парламентские акты утверждались резолюцией «Le Roi le veult»[130]). Иначе и не могло быть — Петиция не содержала новых правовых норм, а лишь подтверждала старые уже действующие[131]. Отсюда следует, что указанная Петиция не стала в 1628 г. законом. В пользу этого свидетельствует и само время утверждения этого документа королем — середина парламентской сессии. Законодательные акты, по правилу, которому неукоснительно следовали тогда в Англии, утверждались Его Величеством в конце сессии парламента[132].

Статус закона рассматриваемая Петиция о праве получила лишь тринадцать лет спустя — 7 августа 1641 г. В принятом в этот день «Акте, объявляющем незаконными и недействительными недавние судебные постановления относительно корабельных денег и бесполезными все записи и протоколы, относящиеся к ним» говорилось: «…Далее объявляется и узаконяется на основании указанной ранее власти, что Петиция о праве должна с настоящего времени соответственно выполняться и твердо неуклонно соблюдаться и поддерживаться»[133]. (Курсив наш. — В.Т.).

В исторической литературе существуют различные оценки Петиции о праве 1628 г. Ряд исследователей придает ей такое значение, которое имеет Великая Хартия Вольностей[134]. Так, Д. Юм писал в свое время: «Можно без преувеличения утверждать, что согласие короля на петицию о праве произвело в системе правления перемены, почти равносильные революции, и что ограничение в столь многих пунктах монаршей прерогативы создавало дополнительные гарантии для прав и свобод подданных»[135].

По мнению других историков, Петиция о праве 1628 г. сыграла весьма скромную роль в политическом развитии Англии XVII в.[136] Последняя точка зрения является в настоящее время господствующей в трудах по истории Англии первых десятилетий XVII в. «Петиция о Праве составляет одну из вех в конституционном развитии Англии. Однако непосредственно она имела малое значение»[137], — отмечает Б. Ковард.

На наш взгляд, оценка принятия Петиции о праве 1628 г. как события, имевшего революционное значение, весьма сомнительна, она не соответствует реальному положению дел. Однако вряд ли правильным будет и слишком преуменьшать политическую и правовую роль данного документа в английской истории XVII в. Не получив в 1628 г. статуса закона, Петиция о праве тем не менее сыграла определенную роль в правовом развитии Англии. Она стала знаменем борьбы против произвола государственной власти — фактором, формирующим правосознание английского общества.

Но в условиях 1628 г. значительно большее значение для политической эволюции английского общества имела не сама по себе Петиция о праве, а те дискуссии в парламенте Англии, которые предшествовали ей принятию. В ходе этих дискуссий отчетливо обнаружились такие слабости юридической конструкции английского государственного строя, которые могли в дальнейшем вести лишь к обострению политических конфликтов между королевской властью и парламентариями. Стало очевидным, что важнейший из несущих элементов указанной конструкции — ординарная прерогатива королевской власти, основанная на общем праве и статутах Англии, стала превращаться из средства поддержания равновесия между королем и парламентом, сохранения компромисса между общественными группировками, стоявшими за этими государственными институтами, в инструмент усиления королевской власти за счет полномочий парламента.