§1. Объективная истина и суд присяжных.

Анализируя особенности процесса доказывания, не представляется возможным избежать вопроса об возможности установления истины в суде присяжных.

Гносеологической основой любого типа судопроизводства является принятая в нём система принципов доказательственного права. Её связь с процессом установления фактов в суде предопределяет тонкое идеологическое влияние на доказательственное право, а через него и на всё правосудие в целом философских идей, господствующего в данном обществе мировоззрения.

По вопросу об установлении истины в теории уголовного процесса существуют две основные точки зрения. Во-первых, истина в её философском понимании не только достижима, но и должна быть достигнута в ходе судебного исследования. Во-вторых, истина не может быть достигнута, а возможно лишь достижение знания о происшедших событиях с высокой степенью вероятности. Те или иные ученые-процессуалисты придерживаются одной из этих точек зрения в зависимости от того, какая философская концепция заложена в основу их мировоззрения.

Такая же ситуация и в законодательстве: какова официальная точка зрения на те или иные философские концепции и каково господствующее в обществе мировоззрение, таково и отражение вопроса об истине в уголовно-процессуальном законе.

Ещё в дореволюционной России видные правоведы Л.Е. Владимиров, А.Ф. Кони, В.А. Случевский, И.Я. Фойницкий и др. в период судебной реформы 1864 г. в весьма острой форме полемизировали по поводу установления истины и путей её установления. Устав Уголовного Судопроизводства 1864 года предусматривал в качестве цели уголовно-процессуального доказывания истину. Так, ст. 406 УУС обязывала следователя “изыскивать законные средства к открытию истины”[5]. Но истина понималась процессуалистами того времени как высшая субъективная уверенность в справедливости принятого ими по уголовному делу решения[6]. Известный русский процессуалист П.С. Пороховщиков писал: “Судоговорение не устанавливает истины, но решает дело”[7]. Такой же точки зрения придерживался и В.Д. Случевский, который в Учебнике русского уголовного процесса, части второй его “Судопроизводство”, изданной в 1892 г. писал, что “безусловной достоверности нет и не может быть в области правосудия”, что “в делах судебных судья вынужден, по несовершенству средств человеческого правосудия, по необходимости удовлетворяться лишь более или менее высокой степенью вероятности”, и что в силу этого судебное решение является лишь некоторым приближением к истине, так как “решение, до конца исчерпывающее процессуальные отношения - идеал правосудия - практически недостижимо”[8]. И.Я. Фойницкий, обосновывая подобную точку зрения, писал, что поскольку источник “нравственной истины” предполагает принятие его по доверию или на вид (например, свидетельские показания) и знать её возможно лишь до степени вероятности, но в тех случаях, когда явление “нравственного порядка” долежит нашему непосредственному наблюдению и допускает объективную проверку (например, экспертиза), они могут быть установлены до степени полной достоверности[9].

В советский период достаточно широкое распространение получила теория “максимальной вероятности” в уголовном судопроизводстве. Наиболее яркими представителями этой теории были А.Я. Вышинский и В.С. Тадевосян. А.Я. Вышинский писал: “ Судебный приговор является выражением максимальной вероятности”[10].

И в настоящий момент как среди теоретиков, так и среди практиков данная позиция относительно возможности достижения истины занимает существенное место. Представляется, что наиболее точно и аргументировано подобную позицию отразил судья Тручебского районного суда Брянской области С. Мельников в своей статье “Перечитайте “Братьев Карамазовых”: “Что представляет собой судебный акт независимо от того, кто его вынес: судья профессионал единолично, такой же судья с участием народных заседателей либо суд присяжных? По сути своей это всего лишь довольно бледное отражение фактической житейской ситуации, которая посредством исследуемых доказательств предстает в виде отрывочных, неполных, часто просто искаженных сведений перед членами суда. Суд любого уровня, любого состава и квалификации, как бы ни старался, не в состоянии воссоздать доподлинно фактические обстоятельства дела. Любое судебное решение - всего лишь приближение к истине и не более того”[11]. Подобной же точки зрения придерживается и часть членов судейского корпуса Ивановской области. Так, например, в деле по обвинению Коровкина С.Г. в совершении преступлений предусмотренных п.п. “а”, “е”, “н” ст. 102 и ч.3 ст. 147 УК РСФСР, рассмотренном судом присяжных областного суда Ивановской области, председательствующий Каленов Е.В. в напутственном слове, обращаясь к присяжным заседателям сказал: “ К сожаления, я должен констатировать, что правосудию не всегда удаётся постигнуть минувшее. . не думайте, что Вы обязаны установить истину. Вовсе нет. Ваша задача будет выполнена, если Ваш вердикт оценит доказанность обвинения. Однако стремиться к истине вы должны.”[12].

Сторонники данной теории исходят из практической невозможности суда установить полную достоверность исследуемых фактов, виновность или невиновность лица, привлечённого к уголовной ответственности. Представляется, что для суда непосильна задача установления абсолютной истины, т.е. истины, в точности соответствующей действительности. Максимум доступного суду, это некоторое отдалённое приближение к абсолютной истине, это установление лишь вероятности, но не вероятности вообще, а “высокой степени вероятности” или “субъективной достоверности”, “субъективной уверенности”[13]. Такая позиция основывается на том, что в судебном заседании устанавливаются не факты реальной действительности, а факты, существовавшие ранее и в настоящий момент недоступные для восприятия. Установление же этих фактов осуществляется только на основе субъективных данных - показаний свидетелей (при чём далеко не всегда очевидцев), и на основе объективных данных - следов на объектах физического мира. Но как те, так и другие доказательства могут быть истолкованы неоднозначно, как по отдельности, так и в совокупности.

Представители противоположной точки зрения основывают её на философских теориях и концепциях подобных марксистко-ленинской теории познания, которая в течении длительного времени господствовала в нашем государстве, и которая в противоположность идеалистическим теориям (таким как агностицизм, релятивизм, учения Юма, Канта, которые отрицают возможность познания “вещей в себе”, и исходят из принципа относительности и непознаваемости внешнего мира) утверждает, что в мире нет непознаваемого. И, следовательно, в ходе судебного следствия не только возможно, но и необходимо достижение истины.

В настоящий момент некоторые представители данной точки зрения, особенно в отношении суда присяжных, высказывают мнение о том, что для органа дознания, следователя, надзирающего за ними прокурора и суда психическое отношение, т.е. виновность или невиновность в совершении инкриминируемого деяния выступает как реально существующий, объективный факт и потому он может быть познан, доказан, зафиксирован в приговоре [14]. Представляется, что виновность как психическое отношение к содеянному, не является фактом реальной действительности, существующим в момент проведения судебного следствия. К моменту судебного следствия психическое отношение лица к совершенному деянию может измениться, а согласно ст. 68 и ст. 449 УПК РСФСР установлению подлежит отношение лица к содеянному до и в момент его совершения. Следовательно, и факт виновности может быть установлен только с той или иной степенью вероятности.