Расценивая Судебник как памятник преимущественно процессуального права, дореволюционная историография, однако, весьма по-разному оценивает его значение. Так, А.Ф. Рейц, П.Н. Чеглоков, Н.Л. Дювернуа, В.М. Грибовский, М.А. Дьяконов, В.Н. Латкин и др., отмечая "бедность и сумбур" содержания Судебника 1497 г. и факт последующего включения его в Судебник 1550 г., не придают ему значения самостоятельного правового памятника. Н.Ф. Рождественский, М.М. Михайлов, П.Н. Мрочек-Дроздовский видят его значение лишь в том, что это акт, определивший устройство судебной части в Москве и обусловивший необходимость появления более подробного Судебника 1550 г. М.Ф. Владимирский-Буданов, Н.П. Загоскин, В.И. Сергеевич расценивают Судебник 1497 г. как первый, хотя и неудачный опыт кодификации, значительно улучшенный последующим Судебником.

Считая, что главное внимание законодателя при составлении обоих Судебников было обращено на устройство судов, Н.В. Калачёв видит в Судебнике 1497 г. "без сомнения, первый письменный кодекс, обнародованный для всей России от имени верховной власти, кодекс в высшей степени примечательный, как памятник, основанный на прочном утверждении самодержавия в нашем обществе, как краеугольный камень всего последующего развития письменного законодательства"[9]. Также высоко оценивает этот Судебник 1497 г. Ф.М. Дмитриев. Он подчёркивает, что составитель Судебника имел в качестве своей особой задачи отражение общих норм о судоустройстве и судопроизводстве и подчинении местного суда центральному. Именно это и составляет "эпоху в истории нашего суда . Сохранив казуистическую форму закона, вышедшего из сферы московской практики, он вскоре становится законом для всей России, служа вспомогательным источником права для всякого областного суда, для всякой уставной грамоты. Это первое общее законодательство в географическом смысле, но только в географическом. В нём беспрестанно проглядывает порядок, сложившийся для одного, небольшого удела и потом применённый к целому государству"[10].

В советской историко-юридической литературе наиболее крупные специальные исследования Судебника 1497 г. принадлежат С.В. Юшкову и Л.В. Черепнину. Точки зрения учёных об источниках и значении Судебника в основном совпадают.

Первым, кто отметил неправомерность нигилистического отношения дворянско-буржуазной историографии к Судебнику 1497 г., был Юшков. Подчёркивая значение этого Судебника как первого опыта московской кодификации, он глубоко исследовал его происхождение, источники, содержание. В отличие от буржуазных учёных С.В. Юшков связывал рассмотрение этих вопросов с развитием феодализма и созданием норм единого русского права. Такая трактовка Судебника была нацелена против имевшегося в буржуазной науке мнения о том, что вплоть до XVII в. происходило узаконение обычая как единственно "творческой" сил, исключавшей классовый характер права. С точки зрения С.В. Юшкова, централизация территориальная предопределила централизацию законодательную. Однако господствовавшая в 20-е годы концепция "торгового капитализма" при определении общественно-политического строя России периода XIV-XVI вв. оказала влияние и на труды, посвящённые проблемам юридического оформления процесса ликвидации феодальной раздробленности и образования единого Российского государства. Судебник 1497 г. трактуется С.В. Юшковым как памятник права, регламентировавший определённые социальные сдвиги на пути замены феодальных общественных отношений отношениями "торгового капитализма"[11].

Судебнику Ивана III посвящается в работе Л.В. Черепнина о русских феодальных архивах XIV-XV вв. большая глава, являющаяся фактически специальным монографическим исследованием этого документа. Солидаризируясь в основном с С.В. Юшковым по вопросам об источниках Судебника, а также оценке ряда его статей и значения для процесса централизации Русского государства, Л.В. Черепнин предложил иное решение проблемы авторства Судебника 1497 г. Он пришёл к выводу, что составителем Судебника не был и не мог быть сын боярский Владимир Гусев (этот вывод Л.В. Черепнина был позднее подтверждён А.Н. Насоновым), и предположил, что активное участие в создании Судебника принимали бояре - князья И.Ю. и В.И. Патрикеевы, С.И. Ряполовский, а также великокняжеские дьяки В. Долматов, Ф. Курицын и др.[12].

Сформулированная Л.В. Черепниным общая характеристика Судебника 1497 г. как памятника, отражающего внутриклассовую борьбу феодалов, но в то же время проводившего линию защиты интересов всего класса феодалов, заинтересованных в удержании в узде эксплуатируемого большинства непосредственных производителей, отражает классовый смысл Судебника.

А.А. Зимин уделяет специальное внимание "общерусскому судебнику" 1497 г., прослеживая изменения экономической жизни, классовой борьбы, общественно-политической мысли России на рубеже XV-XVI столетий. Он подвергает сомнению мнение Л.В. Черепнина о наличии не дошедших до нас особого Судебника, составленного в первой половине XV в. при Софье Витовтовне, и особого "сборника" законов по земельным делам (около 1491 г.). Источниками последнего раздела Судебника 1497 г., считает Зимин, были нормы РП, ПСГ и текущего княжеского законодательства, особенно уставные (Двинская и Белозерская) грамоты наместничьего управления. То, что нормы судопроизводства создавались на основе юридической практике, а не общегосударственных уставов, якобы существовавших до издания Судебника, "помогает понять, насколько большую работу пришлось провести русским кодификаторам конца XV в." Сравнивая кодекс Древней Руси - Пространную Правду с Судебником 1497 г., основной проблемой которого "была организация судопроизводства на всей территории государства . и регламентация судебных пошлин представителем, осуществлявшим суд в центре и на местах", Зимин вместе с тем признаёт, что Судебник 1497 г., будучи общегосударственным кодексом, является заметной вехой в истории русского законодательства[13].

Б.Д. Греков, связывая появление Судебника 1497 г. с усилением власти московского государя и его стремлением к ликвидации сепаратистских тенденций удельных князей, обращает особое внимание на статьи, отражающие правовое положение крестьян и холопов. Появление ст. 57 Судебника 1497 г. "О христианском отказе", так же как изменение по сравнению с РП правового положения полных и докладных холопов, Б.Д. Греков объясняет тем, что хозяйство на Руси с конца XV в. превращается из замкнутого, оброчного, обслуживаемого главным образом трудом челяди, в большую организацию, где основным производителем стали крестьяне. В соответствии с этим Судебник ограничивает источники полного холопства за счёт развития кабального, то есть долгового, и определяют положение всех категорий крестьян в отношении права их выхода. Последний ограничивается установлением единого срока выхода и выплатой пожилого.

Выяснение вопроса о пожилом дано в статье А.Л. Шапиро[14]. Пожилое, по его мнению, "являлось как раз той повинностью, какая соответствовала формам земельной собственности и внеэкономического принуждения, господствовавшим в России XV-XVI вв. Землевладелец не являлся тогда собственником крестьян, но был собственником всех земель, находившихся в их пользовании . Для феодального хозяйства и права характерна поэтому ответственность крестьянина перед господином за состояние своего крестьянского хозяйства. Тут-то и возникали специфически феодальные, юридические основания для взимания пожилого при запустении двора".