Р. Харрод понимал, что накопление капитала, имеющее целью производственное использование полученного дохода, отличается от накопления, преследующего потребительские цели капиталиста. “ .Чтобы получить совокупный итог всех сбережении общества в целом”, - писал Р. Харрод о “прибавочных сбережениях корпорации”, - надо указанный излишек прибавить к тем личным сбережениям, которые обусловлены основными рассмотренными выше частными мотивами”.

Вместе с тем очевидно, что Р. Харрод смешивает личные потребительские сбережения с накоплением той части денежного капитала, которая предназначена (с помощью произведенной им прибавочной стоимости) для удовлетворения личных потребительских нужд капиталистов. Если первые представляют собой сбережения из дохода, то вторые являются капиталом, если в первом случае личное потребление покрывается отложенным доходом, то во втором - прибавочной стоимостью, полученной с капитала, используемого капиталистом именно для этой цели.

Выделение двух составных частей капитала - “капитала для потребления” и “капитала для новых инвестиций” (“прибавочные сбережения корпораций”) - имеет важное значение при анализе количественных взаимосвязей процесса расширенного воспроизводства. Назначение этих различных частей капитала неодинаково: только часть капитала непосредственно связана с обеспечением нужд расширенного воспроизводства, в то время как другая часть капитала функционирует ради производства прибавочной стоимости, предназначенной лишь для потребительских нужд капиталиста.

По теоретическим вопросам, затрагивающим социально-эконо-мическое содержание экономических отношений капитализма а не чисто количественное их выражение, Р. Харрод занимает определенно вульгарные позиции. Они носят особо вульгарно-апологетический характер, когда Р. Харрод бывает вынужден рассматривать проблему источников капиталистических доходов, прибыли, процента и т. п. Так, ссудный процент он трактует как “вознаграждение за акт ожидания”, а прибыль - как “плату за риск”. Вопрос о происхождении эксплуататорских доходов в соответствии с традицией вульгарной буржуазной политической экономии подменяется здесь другим вопросом (который также трактуется апологетически): чем оправдать получение таких доходов?

Основные усилия он направляет к тому, чтобы выяснить, оправдан ли прирост денежной суммы, отданной в кредит, а отнюдь не к тому, чтобы установить источник этого прироста, хотя, по видимости, Р. Харрод поднимает решающую в этом отношении проблему: как возникновение процента связано с законом стоимости, бледной тенью которого в работе Р. Харрода выступает некий “закон возмещаемости”. “Если бы в самом деле не существовало никаких веских соображений, оправдывающих такой прирост, процент должен был бы встретить не только моральное осуждение, но нарушил бы важный основной закон экономической науки . по которому ничто не приобретается без возмещения”.

И здесь проблема переносится из экономической в моральную область. Сама постановка вопроса предполагает, что возможно такое оправдание процента, такие “веские соображения”, которые могли бы исключить нарушение “закона возмещаемости”.

Об этом свидетельствует и выдвижение Р. Харродом принципа “предпочтении во времени” (кстати, давно известного из концепций австрийской школы). Суть его состоит в том, что “блага настоящие” ценятся выше, чем “блага будущие”. “Мы не так живо представляем себе будущее, как настоящее", - пишет Р. Харрод, - “и выгоду иметь деньги в будущем оцениваем ниже выгоды иметь их теперь .”. “Предпочтение во времени” есть ни что иное, как жадность, уточняет далее Харрод.

Опираясь на столь, солидное “основание”, Р. Харрод приходит к неожиданному заключению, что получатель процента за отданные в ссуду деньги не только не будет иметь никакого выигрыша, но, наоборот, “он почти наверняка потеряет от этого”.

Почему же это произойдет? Во-первых, заявляет Р. Харрод, заимодавец должен будет урезать свое потребление на сумму и время займа. Во-вторых, большая сумма денег в будущем может иметь меньшую полезность, чем меньшая сумма в настоящее время. И “нищенский излишек” в виде ссудного процента не может компенсировать эту разницу вследствие “закона убывающей полезности дохода”.

Таким образом, Р. Харрод собирает вместе и систематизирует старые вульгарные концепции: теорию “воздержания” Н. Сениора, концепцию “настоящих и будущих благ” австрийской школы, “принцип неопределенности будущего” - в своей попытке оправдать одну из форм прибавочной стоимости - ссудный процент, более того, затушевать сам факт финансовой эксплуатации трудящихся масс.

Это лишний раз подтверждает тот вывод, что буржуазный макроэкономический анализ в том случае, если он затрагивает проблемы, связанные с сущностью экономических отношений капитализма, неизменно становится на апологетические позиции.

По мнению Р. Харрода, в частной экономике действуют мощные силы (в виде невыгодности получения процента за кредит), которые существенно ограничивают частные сбережения. Отсюда проистекает вывод Р. Харрода о необходимости государственного контроля над сбережениями. “В данный момент”, - пишет он, - “мы живем в условиях режима, при котором объем национальных сбережений в большей степени контролируется государством”.

Нечеткость в классификации сбережений на потребительские и производственные, которую допускает Р. Харрод, затрудняет ему рассмотрение вопроса о влиянии изменения процентной ставки на величину сбережений. “Здесь было бы уместно рассмотреть возможное влияние понижающейся процентной ставки на размер сбережений”, - писал Р. Харрод. - “К сожалению, представляется невозможным дать на этот вопрос определенный ответ”.

Нет ничего удивительного в таком заключении Р. Харрода, ибо “сбережения” по-разному реагируют на изменение величины процента в зависимости от своей собственной природы. Накопление капитала в денежной форме стимулируется при понижающейся ставке процента, поскольку возрастает средний предпринимательский доход капиталиста. Личные же сбережении уменьшаются при падении процента, выплачиваемого банками по вкладам. Дело здесь в том, что капиталист платит процент за взятые в ссуду деньги, потребитель же получает процент за вложенные в банк деньги, которые он сберегает для будущего потребления. Отождествление денежной формы капитала и денег как таковых лежит и в основе этой позиции.

Это количественное различие в движении двух видов “сбережений”, разумеется, замечает Р. Харрод. Он пишет о том, что корпоративные сбережения, в том числе и прибавочные, стимулируются падающей величиной процента. Что же касается личных сбережений, то о них Р. Харрод пишет: “Во всех случаях эти сбережения должны, по-видимому. уменьшаться с понижением процентной ставки". Однако Р. Харрод затрудняется дать определенный ответ на вопрос о том, как меняется объем сбережений в случае снижения процента, поскольку под воздействием теории “воздержания” он сводит к личным сбережениям и корпоративные сбережения, по крайней мере их часть.

“Общий вывод из всего этого анализа остается неопределенным”, - заключает Р. Харрод. - “Прибавочное сбережение корпораций, вероятно, растет но мере понижения процентной ставки, тогда как личные сбережения, вероятно, понижаются”. Таким образом, очевидно, что именно вульгарная политэкономическая концепция “воздержания” от потребления при формировании капитала является препятствием к количественному макроэкономическому исследованию зависимости объема накопления капитала от изменения ставки процента.