О несостоятельности надежд на авторитаризм как на перспективу посткоммунистического развития России свидетельствуют факторы, наиболее полно выделяемые Л. Шевцовой: ” неспособность ни одной политической группировки монополизировать власть на долгий период времени; отсутствие у правящей верхушки наиболее эффективных инструментов установления авторитарного правления – лояльной и дееспособной армии и эффективного бюрократического аппарата; регионализация страны и формирование профессиональных элит, не желающих восстановления над собой контроля центра; возникновение федеративной, с элементами конфедерации, модели государства, образование в обществе механизмов саморазвития; осознание в различных политических кругах невозможности выживания страны без её включения в международное сообщество”(113).

Разделяя в принципе эти аргументы и добавляя к ним (в качестве дополнительного препятствия на пути к авторитаризму) реально возникший в российской политической жизни “ плюрализм групповых и корпоративных, в т. ч. региональных, интересов”, А. Мельвиль считает, что всё это делает авторитарный сценарий развития для посткоммунистической России, хотя теоретически и возможным, но практически всё же маловероятным (114).

В качестве альтернативы демократии и авторитаризму, некоторые исследователи в своих концепциях выделяют возможные варианты установления в России режима полуавторитарного типа, в последствии переходящего в тоталитаризм. Так, в частности, В. Пантин и В. Лапкин в своём исследовании, посвящённом рассмотрению проблемы политической модернизации в России, не исключают подобную возможность. В целом, разделяя позицию В. Согрина, рассматривающего российскую модернизацию “как результат естественной конкуренции различных общественных систем двадцатого века” (115), эти исследователи считают, что одной из причин сползания России к (полу)автотитаризму является то, что “Россия может не выдержать бремени соревнования со странами Запада” (116). В этом случае, по их мнению, возможны политические контрреформы в интересах финансовой олигархии и компрадорского капитала, которые повлекут за собой непрекращающуюся борьбу внутри политической элиты. В результате, дальнейшее развитие событий в России будет зависеть от способов разрешения этой борьбы (пакт о согласии, принуждение или уничтожение сопротивляющихся групп и полный контроль над обществом). Учитывая исторический опыт России, ментальность народа и элиты (характеризующих явный дефицит готовности к консенсусу), по мнению В. Пантина и В. Лапкина, вероятным выбором политического режима в ближайшем будущем для России будет состояние “между той или иной формой авторитаризма и тоталитаризмом” (117).

Однако, как считают некоторые исследователи, сильная авторитарная власть в сегодняшней России может стать предпосылкой только к новому пришествию тоталитаризма, при котором государство подчинит себе общество(118). Главным способом противодействия, в этом случае, может быть социальное движение за сохранение современных политических и экономических свобод, способные найти себе массовую поддержку в силу устойчивого нежелания большинства российских граждан потерять эти свободы, даже во имя обеспечения порядка в государстве.

Перспективы демократии большинство авторов связывают не только с формальными демократическими элементами и процедурами: развитием гражданского общества, укреплением политических партий, профсоюзов, рабочего движения (119), но и с “формированием социальных, экономических, культурно ценностных и иных содержательных предпосылок демократии; ликвидацией пропасти между обществом и властью; формированием “нового” среднего класса; преодолением специфических исторических традиций (недемократического, мягко говоря, характера) и т. п.”(120). Достаточно характерна в этом отношении точка зрения Д. Аушева, который, перспективы будущего развития России видит в усилении и укреплении демократических базовых норм, ценностей и процедур, как в обществе, так и в структуре политической системы и связывает их, прежде всего, с функционированием и дальнейшим развитием институциональной сферы российской политики. Обязательным условием, для этого, по мнению политика, является адекватная реакция общества на осуществляющиеся в России демократические преобразования, осмысленный подход к происходящим переменам, более ответственное и взвешенное отношение к использованию гарантированных Конституцией приоритетов прямого и опосредованного влияния на сферу политики. Электоральная активность, помноженная на реальное укрепление элементов и процедур демократии (в частности, становление подлинной многопартийной системы), способна внести изменения в привычный и отработанный механизм осуществления власти в России. В качестве аргумента допускающего возможность эволюции России в сторону демократии (а точнее, варьирования в рамках существующей демократии) Д. Аушев предлагает вариант изменения соотношения сил в парламенте, способный повлечь фактическое ослабление позиций президента даже “без внесения изменений в действующую конституцию”(121). Это значит, что придание формальным процедурам фактического содержания способно, по мнению политика, перебороть доминирование основных тенденций, определяющих предыдущее развитие. То есть, окончательное становление институтов и процедур демократии в России, способно вызвать преобладание демократических тенденций над авторитарными.

В качестве альтернативы демократизации России всё чаще рассматривается не столько авторитаризм, сколько “латиноамериканизация”, под которой понимается нестабильность, правовой произвол, перманентный кризис всех сфер жизни общества, социальные конфликты и т.д.(122). В то же время сценарии распада России и быстрого перехода к либеральной демократии исключаются всеми исследователями.

Среди промежуточных и гибридных вариантов перспектив дальнейшего развития России всё больше внимания уделяется “корпоративизму” как в негативном плане, где он предстаёт в качестве модели институализации и согласования интересов различных групп общества (123). Достаточно характерно в этом отношении концепция Л. Шевцовой, которая связывает изменение направления развития России с активным массовым протестом, который, по её мнению, возможен в условиях упадка развития демократических тенденций, отсутствия в обществе демократически настроенного харизматического лидера и в результате дискредитации либерально-демократических идей. Скорее всего, по мнению Л. Шевцовой, “на волне протеста могут прийти к власти ущемлённые корпоративные группировки…, которые бы вновь стали перераспределять собственность и заниматься своим обогащением”(124). Пока, наиболее вероятным, по мнению автора, является сохранение “амальгамность” на неопределённое время с перманентным усилением (исходя из сущности режима) то одних, то других элементов: “всплески демократизма будут сменяться усилением олигархического правления, которое может уступать место попыткам лидера укрепить свою власть, что обязательно натолкнётся на сопротивление олигархии”(125). Подчеркивая, вместе с тем, оживление консервативных тенденций возникших в связи с разочарованием общества в демократии, связанных с некоторым замедлением гражданского общества : “люди всё больше стали думать не о реформах и даже не об улучшении своей жизни, а о порядке, о личной безопасности и сохранении достигнутого”(126). Всё это: амальгамность, способность “режима-гибрида” к мимикрии, по мнению Л. Шевцовой - стабилизирует ситуацию в России (несмотря на то, что реальность остаётся противоречивой и неопределённой) и продлевает её на неопределённое время.