Прежние усилия сделать главной ценностью "великую Россию" явно или неявно строились на еще столыпинской оппозиции "великой России" и великих потрясений", т.е. ельцинско-гайдаровских "реформ". Это сразу же отсекало значительное число людей, еще находящихся под обаянием прогрессистских стереотипов, не желавших поступаться романтическим пафосом первых лет перестройки, верных ценностям демократии и гласности, которые пропагандистски были все еще цепко узурпированы "реформаторами". Жириновским "великая Россия" была противопоставлена не реформам-потрясениям, а униженности и страны, и ее граждан - бесспорный и болезненный для многих факт. "Вы найдите мне другую такую страну, - заявил Жириновский в интервью "Известиям", - которую так бы разоряли и унижали, как нашу" [9]. Поддерживая Жириновского можно было не отказываться ни от демократии и гласности (постоянная тема пропаганды ЛДПР), ни от реформ (других, но более эффективных, простых и приносящих быстрые плоды). В результате значительное число людей, чье сознание прежде надежно контролировалось мифом судьбинного "выбора России - реформы или смерть", получили возможность освободиться от этого контроля, ставшего для многих особенно тягостным после расстрела Белого дома, и броситься в объятья нового по внешнему выражению, но привычного и комфортного мифа об ином, но столь же судьбинном и бескомпромиссном выборе. Другим ходом Жириновского было разделение в своем дискурсе президента и правительства, выборов и референдума по конституции. Это позволяло взрывать привычный черно-белый дискурс реформаторства - антиреформаторства. Жириновский критиковал Гайдара, но поддерживал Ельцина, ЛДПР выступала против "Выбора России", но за президентский проект конституции. Это эффективно обеспечивало перетягивание недовольных своей жизнью и судьбой "ельциноидов" на свою сторону. КПРФ, помещенная организаторами выборов в ту же клетку для гадких ребят, что и Жириновский со товарищами, нашла несколько иной выход. Была осознана бесперспективность и бессмысленность направления острия против острия, мифа "великой России" или великих потрясений против мифа реформ или антиреформ. Вместо противопоставления "великой России", например, монополического капитала (об этом говорилось, но вскользь) КПРФ предпочла наполнить слова о возрождении (это маленькое изменение акцента несколько отличило КПРФ от великодержавников) России осмысленным содержанием, рационализовать насколько это было возможно для организации, назвавшейся коммунистической, саму идею российской государственности. "Одной из первоочередных задач партии провозглашено, - отмечалось в изложении предвыборной программы КПРФ, - сохранение и укрепление конституционных основ государства, которые и служат препятствием для установления монопольной власти капитала, развала России как единой многонациональной державы"[10].

Предвыборный дискурс КПРФ ориентировал избирателей на то, что решение задачи "укрепления конституционных основ государства" возможно, прежде всего, благодаря учету всего многообразия интересов граждан России. Эти интересы в документах и предвыборных выступлениях достаточно определенно и непредвзято констатировались. Выдвигалось требование учета и удовлетворения (хотя бы частичного) всех, в том числе и конфликтующих интересов. Декларировалось, например, безусловное уважение частной собственности, готовность выступать в защиту предпринимательства, прежде всего производственного и т.п. При этом, естественно, требовалось аналогичное уважение интересов трудящихся и обездоленных, что в общественном мнении, а тем более в среде самих трудящихся и обездоленных не могло не признаваться совершенно справедливым. Все это значительно способствовало укреплению поддержки КПРФ избирателями. Удалось даже перетянуть на свою сторону небольшой, но качественно весомый слой тех, кого "Выбор России" считал, безусловно, своими - рационалистически, по западному мыслящих государственников. Идея укрепления государственности как основа рационального компромисса многообразия интересов привлекла симпатии немалого числа державников из "демократического" лагеря, уставших от иррациональной бескомпромиссности своих вождей.

В отличие от поставленных организаторами выборов в наиболее уязвимое положение КПРФ и ЛДПР бесспорный фаворит "Выбор России" использовал старую стратегию построения предвыборного дискурса. В пропагандистскую кампанию было внесено лишь одно заметное новшество: довольно ощутимо акцентировался момент "выбора без выбора", безальтернативность предлагаемой программы. Главной была идея, что выбор уже сделан. При этом использовались отсылки на разные "факты" - "всенародное избрание президента", август 1991г., "начало реформ" и, особенно, референдум. Стыдливо обходили, как правило, события начала октября. Разве что Гайдар признал, что произошедшие изменения сняли тот груз неопределенности, который постоянно висел над будущим приватизации и приватизационной программой" [11]. Во всяком случае, пропагандистская кампания ВыбоРоссов ориентировала избирателей прежде всего на то, чтобы подкрепить уже сделанный выбор. Отсюда же и упор на безусловную плебисцитарную "ратификацию" проекта конституции. В полностью отвечающей пропагандистским требованиям "Выбора России" обобщающей и завершающей избирательную кампанию редакционной статье "Известий" дается недвусмысленная формула: "А референдум по Конституции - это всенародная ратификация ее проекта" [12]. Несмотря на обязательные, порой громкие, но по сути ставшие ритуальными эскапады против "красно-коричневых" Выбросы явно давали понять, что им нет соперников. Разве что под самый конец кампании, когда ясно стало, что по существу она проиграна, Исполком блока "Выбор России", располагавший, несомненно, данными опросов общественного мнения, выпустил близкое к истерическому заявление. Два его заключительных абзаца резко акцентировали тему судьбинного выбора: "Приход таких людей, как Жириновский и Говорухин, к власти означал бы многие годы блужданий в потемках новых бесплодных поисков третьего пути, огромные и абсолютно неоправданные жертвы народа.

Реальная стабильность и нормальная человеческая жизнь, ожидают нас только на пути продолжения уже начатых реформ . Бесспорно, путь этот нелегок, но история учит нас тому, что иной путь попросту невозможен, ибо ведет к пропасти" [13]. Даже в этих двух коротких абзацах, в трех фразах полно противоречий и логических несуразностей, т.к. текст развертывается по законам мифа, а не рациональной аргументации. Например, альтернативы уже выбранному пути нет и одновременно есть сразу в двух ипостасях - блуждания и пропасти. Наиболее же показательна формула "новые бесплодные поиски третьего пути", где соединены ритуальное проклятье возвращению к старому ("новые поиски", т.е. снова повторение старого), отказ от "поисков", раз все уже найдено, наконец, осуждение "третьего пути" как химеры, выбивающейся из схемы реформы - антиреформы (поздновато и неловко спохватились - из прежней, августовских времен химеры "третий путь" и даже многообразие альтернатив превратились в диктующую свою логику реальностью предвыборного дискурса). Такая плотность спрессовывания столь разнородных и не раскрытых, а, по сути, и не предназначенных для раскрытия "знаков" как раз и свидетельствует о чисто мифологическом отождествлении всего со всем, на двойническое оборачивание всего благого во все злое и обратно. Кто не с нами, тот против нас. Эта мифологическая формула воспроизведена в схеме "12 против одного", декларированной с самого начала документа и вынесенной в заглавие. Неумение и иррациональное нежелание увидеть разнообразие политических позиций коренится, бесспорно, в мифологичности мышления ВыбРоссов.