Введение.

Теория исихазма - это религиозное философское творчество, которое глубоко уходит своими корнями в религиозную стихию древней России и является проявлением богословско-мистической традиции. Очень часто встречается мнение, что в основе русского восприятия христианства с самого начала был преувеличенный аскетизм и скрытое в нем гнушение миром. Хотя аскетизм глубоко вошел в русскую душу, тем не менее, по мнению выдающегося православного мыслителя и богослова Василия Зеньковского - это мнение не верно. Он считал, что аскетизм у русских людей всегда был явлением производным, что чрезвычайно характерно для исторической оценки «русской веры». И тот факт, что богомольство Запада, с его острым дуализмом, с его напряженной погруженностью в проблему зла почти совершенно не заразило русского религиозного сознания, несмотря на географическую близость его к России, на постоянные и обильные связи с Болгарией, на наличность очень значительного влияния южных славян на церковное сознание в России. Он говорил, что русский аскетизм восходит не к отвержению мира, не к презрению плоти, а совсем к другому - к тому яркому видению небесной правды и красоты, которое своим сиянием неотразимо ясной неправду, царящую в мире, и зовет к освобождению от плена.

«В основе ас­кетизма лежит не негативный, а положительный

момент: он есть средство и путь к преображению и освящению

мира. Ви­дение небесной правды и красоты вдохновляет к

аскетизму . Отсюда становится понятным, почему так

излюблен в русском ' церковном сознании образ «света». Свою

веру народ любит называть «пресветлое Православие»»

-говорит Зеньковский.

Он считает, что корень того моти­ва космичности, который

связывает русскую религи­озность с святоотеческой: мир

воспринимается, как весь оза­ренный и пронизанный светом

Божиим. Следовательно, не случайно празд­ник Пасхи, это

торжества света над тьмой, получил исклю­чительное место в

богослужебной жизни русской Церкви, — и верно то, что

когда-то подчеркнул Гоголь, что нигде (даже на православном

Востоке), этот праздник не празднуется так, как в России.

Восприятие мира в лучах пас­хальных переживаний лежит в

самом цент­ре русского религиозного сознания,— без это­го не

понять его. Обличения житейской неправды, составля­ющие

главное содержание церковной литературы XII—XIV веков,

никогда, поэтому не поселяют отречения от жизни, но всегда

соединяются с верой в преображение жизни силой Божьей.

Зеньковский пишет: «Как любопытны в этом отношения

духовные етихи, в которых так четко выражено смиренное

сознание людской греховности и в то же время светлое

ожидание милости Божией! В духовном стихе «Плач земли»

Господь утешает землю (которая «расплакалась» перед

Господом, удру­ченная людскими грехами):

«Речет сам Господь сырой земле: Потерпи же ты, матушка, сыра земля, Потерпи же ты несколько времячка, сыра земля! Не придут ли рабы грешные к самому Богу. С чистым покаянием? Ежели придут, прибавлю им свету вольного

Царство небесное;

Ежели не придут ко мне, ко Богу, Убавлю им свету вольного».».

Зеньковский считал, что учение о страшном суде, о

предстоящем обнажении перед лицом Божиим всякой

неправды, всякого греха было твердой основной точкой во всех

религиозных и философских размышлениях русских людей,

охраняя их от смешения правды земной и правды небесной,

стихии челове­ческой и божеской. Но уберегая от их смешения,

идея страш­ного суда не вела вовсе к их разделению. Поэтому

рус­ское церковное сознание вовсе не отходило от основной

тео­кратической концепции христианства,—однако, все же ис-

­толковывало ее совсем иначе, чем это случилось на Западе. Он

подчеркивал, что в русском религиозном сознании нигде не

встречается того искажения христианского учения, которое

вытекает из одностороннего аскетизма. Даже те крайние фор

­мы аскетизма, которые привели в расколе к частым сожже­ниям,

вытекали вовсе не от отречения от мира, а от навяз­чивой идеи

о том, что пришел Антихрист .

Для русского восприятия христианства действительно очень

существенно трезвое чувство «нераздельности», но и «несли-

янности» мира божественного и человеческого. Это определи

­ прежде всего, по отношении церковного сознания к государст

­венной власти .

Рассмотрим русскую иконопись и ее значению в оценке

духовной жизни России в XIV—XVII веках Справедливо было

сказа­но одним историком, что «русская икона с вещественной

бес­спорностью свидетельствует о сложности и глубине, о

подлин­ном изяществе древне-русского духовного

опыта».Действительно, иконопочитание было не только

исключитель­но дорогим для русских людей, но вместе с .тем,

оно запе­чатлевало для сознания и хранило в себе тайну

Богочеловечества. «Нет ни одного русского богословско

-полемического трактата,—замечает Цветаев",—в котором не

защищалось бы иконопочитание, столь дорогое русскому

человеку». Ког­да однажды было высказано мнение, что «от

красоты свя­щенных изображений бывает соблазн», то против

этого было написано горячее возражение Иосифа «Изографа»

Ико­нопочитание, столь дорогое сердцу и уму церковных

людей, было формой богомыслия , в котором эстетический мо

­мент тонул в «восхищении ума». Зеньковский призывает

прочитать, напр., жи­тие преподобного Сергия, его отроческую

безраздельную отданность Богу, чтобы прикоснуться к этим

характерным для русских людей струнам души. Здесь

интуитивно усваивается то, что в раздельном мышлении

можно выразить так: все вещест­венное служит средством

выражения высшей истины, высшей красоты. Если выразить

это в философских терминах, то здесь имеем дело с

мистическим реализмом, который признает всю

действительность эмпирической реально­сти, но видит за ней

иную реальность; обе сферы бытия дей­ствительны, но

иерархически неравноценны; эмпирическое бы­тие держится

только благодаря «причастию» к мистической реальности. В

том и состоит теократическая .идея христиан­ства, что она

утверждает необходимость просветления всего видимого, всего

эмпирического через связывание его с ми­стической сферой, —

все историческое бытие, все в жизни лич­ности должно быть

освящено через это преображающее дей­ствие Божией силы в

эмпирической сфере .

Также нужно особо отметить рус­ский «максимализм»,

проходящий красной чертой через всю историю духовной

жизни в России. Несомненно, этот макси­мализм сам по себе не

религиозного происхождения, — он связан с «природными»

особенностями русской души, со­здававшимися на всем

протяжении русской истории. Без­мерность русских

пространств, отсутствие внутри России вы­соких гор, все

«геополитические» влияния определяли эти особенности

русской души. Но будучи «природными» и оп­ределяя стиль и

формы духовной жизни, эти особенности рус­ской души