При чтении Соловьева необходимо взять во внимание нравственно - религиозное направление его творчества. Его отношение к любой проблеме прежде всего трактуется с этой позиции. Вот что он говорит о науке: “Наука обьясняет существующее. Данная действительность еще не есть истина. Исходный пункт науки: истина есть, но не есть “это”. Ум не удовлетворяется действительностью, находя ее неясною, и ищет того, что не дано, чтобы обьяснить то, что дано. Ум считает наличный мир неверною, неразборчивой копией того, что должно быть.

Наука постоянно восстановляет подлинный вид вещей, когда обьясняет их. Обьяснение действительности есть исправление действительности, причем ум не довольствуется легкими поправками, а требует исправлений радикальных, всегда перехватывая за то, что просто есть, за факт. Факт, как таковой, есть для ума нечто грубое, и примириться с ним он не может. Чтобы ум признал факт ясным, прозрачным, нужно коренное его изменение; нужно, чтобы он перестал быть только фактом, а сделался истиной”. В соответствии с взглядами Владимира Соловьева, деятельность человеческого ума определяется, во-первых, фактическим бытием как данным и, во-вторых, истиною, как предметом и целью ума. Без данного и искомого, без факта и идеи истины немыслима деятельность ума. Далее он говорит: “ .Если бы ум владел полнотою истины, для человека не было бы иного состояния, кроме абсолютного покоя, блаженства. Настоящая же, человеческая деятельность ума обусловлена тем, что он, сначала обладая истиною как только субьективной идеей, стремится обратить ее в обьективную”. Все-таки в философии Владимира Соловьева много недостатков, хотя именно он создал русскую систему философии, оригинальную по своему характеру. Именно он заложил основы русской религиозной и философской мысли, которая до сих пор продолжает развиваться.

Философию В.С.Соловьева нельзя рассматривать в отрыве от философского наследия. В его произведениях сливаются воедино специфические черты и древнегреческой, и классической немецкой школ, и русского богословия. Но развиваясь на новом основании, эти идеи зачастую получают и новое звучание: “Истинному бытию, или всеединой идее, противопоставляется в нашем мире вещественное бытие - то самое, что подавляет своим бессмысленным упорством нашу любовь и не дает осуществиться ее смыслу. Главное свойсво этого вещественного бытия - двойная непроницаемость: 1) непро ницаемость во времени, в силу которой всякий последующий момент бытия не сохраняет в себе предыдущий, а исключает или вытесняет его собою из существования, так что все новое в среде вещества происходит за счет прежнего или в ущерб ему; 2) нерпоницаемость в пространстве, в силу которой две части вещества (два тела) не могут занимать одного и того же места, то есть одной и той же части пространсва, вследствие чего вытесняют друг друга. Таким образом, то, что лежит в основе нашего мира, есть бытие в состоянии распадения, раздробленное на исключающие друг друга части и компоненты. Победить эту двойную непроницаемость тел и явлений, сделать внешнюю реальную среду сообразную внутреннему всеединству идеи - вот задача мирового процесса столь же простая в общем понятии, сколько сложная в конкретном осуществлении.”

Мир "идей" Платона органически вписывается в логику всеединства у Владимира Соловьева: “ .Уже и в природном мире идее принадлежит все, но истинная ее сущность требует, чтобы не только ей принадлежало все, все в нее включалось или ей обнималось, но чтобы и она сама принадлежала всему, чтобы все, то есть все частные и индивидуальные существа, а следовательно, и каждое из них, действительно обладали идеальным всеединством, включали его в себя. Совершенное всеединство по самому своему понятию, требует “полного равновесия, равноценности и равноправности между единым и всем, между целым и частями, между общим и единичным. Полнота идеи требует, чтобы наибольшее единство целого осуществлялось в наибольшей самостоятельности и свободе частных и единичных элементов - в них самих, через них и для них."

Для пониманния того, как решается проблема истины у Владимира Соловьева, необходимо понять, какими философскими категориями он оперирует, на какие предпосылки опирается. Для этого обратимся к работе А.Ф.Лосева. " .с установившейся точки зрения совершенно нет никакой разницы между сущим и бытием. То, что понимает сам Владимир Соловьев под этими терминами, совершенно ясно и едва ли заслуживает какой-либо существенной критики. .Сущее, по мысли Владимира Соловьева, выше всяких признаков и свойств, выше всяких предикатов и вообще выше всякой множественности. .Классический образ мышления требовал равноправного существования также и для множественности, раздельной, понятной и далекой от превращения в абсолютно непознаваемый нуль, в абсолютное ничто. Вот это раздельное, доступное пониманию, структурное, относительное, обьединяемое в отдельные относительные единства, Владимир Соловьев называет бытием в отличие от сущего. Все дело заключается здесь в том, что должна же существовать какая-нибудь вещь, если мы ей приписываем какие-нибудь признаки. Но если она действительно существует, то она выше своих признаков. По терминологии Владимира Соловьева, эту вещь и надо называть не просто суммой признаков, или бытием, но тем, что является носителем зтих признаков, а именно сущим, которое в сравнении со всеми своими признаками есть уже сверхсущее. Отрицать такое ”сверхсущее” - значит, по Владимиру Соловьеву, просто отрицать существование вещей, а значит, и всего мира.”

На вопрос, что есть истина, Владимир Соловьев дает следующий ответ: “ Истина есть сущее, или то, что "есть"; но мы часто говорим "есть" обо многих вещах, но многие вещи сами по себе не могут быть истиной, потому что если они различаются друг от друга, так что одна вещь не есть другая, то каждая в своем различии от другой не может быть истиной, .- они могут быть только истинны, то есть поскольку все они причастны одному и тому же, которое и есть истина. …Итак, сущее как истина не есть многое, а есть единое. Единое, как истина, не может иметь многого вне себя, то есть оно не может быть чисто отрицательным единством, а должно быть единством положительным, то есть оно должно иметь многое не вне себе, а в себе, или быть единством многого; а так как многое, содержимое единством, или мно гое в одном, есть все, то, следовательно, положительное, или истинное, единое есть сущее, содержащее в себе все, или существующее как единство всего. Итак, истинно сущее, будучи единым, вместе с тем и тем самым есть и все, точнее, содержит в себе все, или истинно-сущее есть всеединое.” Таким образом, полное определение истины выражается в трех предикатах: сущее, единое, все.

О Владимире Соловьеве как о философе можно рассказать многое, но обобщив, можно выделить несколько его особенностей. Во-первых необходимо отметить его необычайную склонность к понятийной философии как в ее истории, так и в ее систематическом построении. Его дарования в этой области не только равнялись многим выдающимся европейским философам, но по силе этих дарований и по убедительности логики он превзошел многих из них. Во-вторых, понятийная философия у Владимира Соловьева всегда отличалась острым историзмом, при котором ни одна теория не отбрасывалась без разбору, а, наоборот, всякое философское направление получало у него законное место, органически входя в общечеловеческий прогресс мысли и жизни. В-третьих, понятийная философия имела для Владимира Соловьева настолько самостоятельное значение, что не нуждалась даже в авторитете веры, что отнюдь не означало для Соловьева, что разум исключал веру и откровение. Это значило лишь освобождение его от всяких авторитетов и предоставление его полной свободе, что приводило разум в конечном итоге к тому же самому мировоззрению, которого требовал авторитет веры. В идеале Соловьев представлял себе такую понятийную систему разума, которая вполне параллельна вере и откровению, но создается собственными усилиями самого разума. В-четвертых, вся теоретическая философия Владимира Соловьева обладает удивительной особенностью. Она во многом совпадает с различными философскими учениями, которыми изобилует человечество. Но при этом философское рассуждение в теоретических вопросах мысли развивается у Соловьева слишком искренне и убедительно, самостоятельно и тончайшим образом критически, так что нет никакой возможности говорить о каких-нибудь прямых заимствованиях у других мыслителей. Получается даже исторический парадокс: Владимир Соловьев весьма близок ко многим философам, но он мыслит настолько самостоятельно, что как будто бы этих философов не существовало или как будто бы он с ними не был знаком. Но острая критика Соловьевым многих зарубежных философов свидетельствует о том, что он не только не был с ними знаком, но и умел находить у них такие особенности, которые были для них уничтожающими. Но критика всегда подается у него в тонах вполне спокойного и даже созерцательного раздумья. В пятых, при большой любви к абстрактно-категориальным операциям, при такой, можно сказать влюбленности в чистую мысль Владимир Соловьев вовсе не превратился в абстрактного систематика на всю жизнь, а, наоборот, оставался им лишь в ранней молодости. Конечно, эти понятийные конструкции никогда не отбрасывались Соловьевым целиком и полностью. Но уже с начала 80-х годов его начинают волновать совсем другие вопросы, зачастую отнюдь не философские. Для самого Владимира Соловьева, даже еще не достигшего тридцатилетнего возраста, возникали совсем другие проблемы, которые в общем виде мы можем назвать социально-историческими. Социально-исторические убеждения Соловьева довольно оригинальны. Их нельзя подвести ни под какую социально-историческую систему. Некоторые исследователи утверждают, что Владимир Соловьев сначала был славянофилом, а потом стал западником. Однако, уже в магистерской диссертации Соловьев считал нелепостью славянофильское убеждение базироваться только на вере и отрицать разум. Но эта же диссертация подвергла уничтожающей критике все системы разума, бывшие на Западе. Получается, что Владимир Соловьев считал и западных философов выразителями не истинной философии, а отвлеченных односторонностей, противоречащих истине. Но опять-таки в работе "Три силы" он представляет Россию как страну, в которой осуществляется истина, в противоположность бесчеловечному Востоку и безбожному Западу. После чего он же дает уничтожающую критику византийско-московского православия. Среди философов вообще едва ли был какой-нибудь мыслитель, который с такой же, то есть соловьевской, убежденностью считал христианство истиной. Но разумность христианства достигала у него такой степени убежденности, что иной раз при чтении его произведений встает вопрос: зачем же нужна вера в сверхъестественное откровение, если человеческий разум уже своими собственными силами может достичь истины? И это не единственное удивительное место в системе Владимира Соловьева. Определяя понятие субстанции он сначала доказывает, что не существует никаких субстанций, которые давались бы нам в непосредственном опыте, и тут же доказывается, что по крайней мере одна такая субстанция существует, а именно всеобщая и абсолютная субстанция, благодаря которой и все инобытие тоже состоит из субстанций. Получается, что христианство и есть предел разумности, то есть максимальное ее развитие. Вместе с тем и разумность, взятая сама по себе и доведенная до своего предела, тоже есть христианство.