В отличие от религии, которая опирается на веру в догматы, философия, согласно Фейербаху, стремит­ся раскрыть действительную природу вещей, и преж­де всего разобраться в вопросе о сущности человека. А для этого, считает Фейербах, философия должна заняться жизнью людей как их материальным, чув­ственным общением с природой и друг с другом. Таким образом, центральная проблема всякой фило­софии — соотношение идеального и материально­го — решается Фейербахом не на вселенском уровне, как у его предшественника Гегеля, а на уровне жиз­недеятельности отдельного человека. В результате вопрос о тождестве мышления и бытия, который находится в центре внимания всей немецкой класси­ки, у Фейербаха обретает вид психофизической про­блемы, то есть вопроса о соотношении души и тела.

Непосредственное тождество души и тела, а зна­чит, идеального и материального, Фейербах усматри­вает в головном мозге человека. « .В мозговом ак­те, — пишет в связи с этим Фейербах, — как высо­чайшем акте, деятельность произвольная, субъектив­ная, духовная и деятельность непроизвольная, объ­ективная, материальная тождественны, неразличи­мы»[4]. Иначе говоря, Фейербах непосредственно ото­ждествляет душу и тело, доказывая, что на уровне головного мозга это одно и то же. Тем самым Фейер­бах, отказавшись от идеализма, игнорирует и те открытия, которые были сделаны Фихте, Шеллингом и Гегелем. Ведь серьезным завоеванием немецкого идеализма явилась трактовка души как системы де­ятельных способностей человека. Мозг есть орудие мыслящего субъекта, доказывали они, и как раз при помощи мозга и других телесных и культурных ор­ганов субъект создает идеальные образы внешнего мира.

Таким образом, только в своей деятельности мозг становится органом идеального. И не любая, а только культурно-историческая деятельность рождает в на­шем мозгу мысли о прекрасном, возвышенном и многом другом. Общаясь с миром культуры, мы высекаем из этого деятельного опосредствования иск­ру мысли. А животные, общаясь с природой, доволь­ствуются повадками, привычками, элементарными психическими образами. Что касается мозга самого по себе, то в нем, конечно, нет ни грана идеального. Сказать о нем, что он и есть «идеальное», это все равно, что сказать: камень есть идеальное. Разница в сложности этих тел здесь непринципиальна.

Итак, без знания опосредствующих связей, кото­рыми занимается диалектика, в соотношении идеаль­ного и материального нам не разобраться. Но Фейер­бах, как известно, отбросил гегелевский идеализм, а вместе с ним и гегелевскую диалектику. По выраже­нию Энгельса, Фейербах вместе с грязной водой вы­плеснул ребенка. А в результате Фейербах, настаивая на том, что мысль и мозг непосредственно совпадают, предлагает природой мышления заняться медицине. Здесь перед нами один из главных парадоксов учения Фейербаха. Ведь медицина всегда занималась телом человека, именуемым по-гречески «сомой». Более точно «сома» — любой живой организм. И толь­ко особая область медицины, а именно психиатрия, занимается человеческой душой, по-гречески «пси­хеей». “Однако психиатрия занимается душой челове­ка в ее патологии, то есть при отклонении от нормы. А что такое душа человека в ее норме, психиатр сам никогда не ответит”[5]. Здесь он должен обратиться к психологии, которая в вопросе о природе души смы­кается с классической философией.

Но Фейербах настаивает на том, что человеком и его природой должна заниматься философия, осно­ванная на медицине. Этой апелляцией к медицине он стремится придать научный вес своим изысканиям, в «противоположность идеалистической философии, не скрывавшей своих связей с христианской рели­гией. Тем не менее, взгляды Фейербаха нельзя ото­ждествлять с популярными в середине XIX века взглядами материалистов Фохта, Бюхнера и Молешотта. Вслед за французским медиком Кабанисом, они настаивали на том, что мысль выделяется мозгом, как желчь печенью, и что характер наших мыслей во многом зависит от состава потребляемой пищи. Тем самым идея тождества мысли и мозга, почерпнутая из работ Фейербаха, была выражена ими в самой вульгарной форме. Известно, что Л. Фейербах высту­пил с критикой воззрений философа и физиолога Я. Молешотта. Чтобы отмежеваться от вульгарно ма­териалистических взглядов, Фейербах предпочитал именовать свое учение «реальным гуманизмом», а не материализмом.

3.Сложность позиции.

Сложность позиции Фейербаха выражается в том, что, отождествляя мысль и мозг, он, тем не менее, способен схватить и выразить своеобразие чувств человека и его мышления, в которых как раз и представлена их идеальность. Это хорошо видно там, где он характеризует процесс познания, уделяя особое внимание акту чувственного восприятия. Дело в том, что для традиционного сенсуализма неразрешимой проблемой был переход от чувственного восприятия к понятию, то есть к мышлению. Ведь в акте воспри­ятия отражается внешнее и единичное, то есть явле­ние. В понятии же мы схватываем и выражаем нечто внутреннее, всеобщее, то есть сущность вещей. Как же возможен переход от одного к другому? Фейербах здесь, надо сказать, поступает гениально просто. А в результате его сенсуализм обретает особые черты.

Будучи сенсуалистом, Фейербах отмечает, что чувства человека — это главный способ получения сведений о мире. “Однако, в отличие от эмпириков Нового времени, он считает, что уже чувства человека способны фиксировать существенное в окружающем нас мире, и потому, вслед за Гегелем, называет чув­ства человека «чувствами-теоретиками»”[6]. Таким обра­зом, признав изначальную разумность наших чувств, Фейербах устанавливает связь между чувственной и рациональной ступенями познания. Но это еще не все, поскольку заслуга Фейербаха состоит в том, что он видит универсальный характер чувств человека. «У человека нет обоняния охотничьей собаки, — пишет он в работе «Основные положения философии будущего», — нет обоняния ворона; но именно по­тому, что его обоняние распространяется на все запа­хи, оно свободнее, оно безразличнее к специальным запахам. Где чувство возвышается над пределами чего-либо специального и над своей связанностью с потребностью, там оно возвышается до самостоятель­ного теоретического смысла и достоинства. .Даже низшие чувства — обоняние и вкус — возвышаются в человеке до духовных, до научных актов»[7].

Таким образом, своеобразие чувственного человеческого созерцания Фейербах видит в том что чело­век способен не только видеть, слышать, ощущать, но и понимать воспринятое. Отсюда его способность проникать в основы мира глубже, чем это может сделать животное, хотя физические возможности ор­ганов чувств у человека, как правило, слабее. Тем не менее, говорит Фейербах, человек способен видеть красоту формы и гармонию цветовой гаммы. Только человек способен к незаинтересованному созерцанию, лежащему в основе искусства. Иначе говоря, лишь человек, как это заметил уже Кант, может любовать­ся тем, что не представляет для него интереса с точки зрения удовлетворения утилитарных потребностей.

Все это так, и, описывая способности человека, Фейербах, безусловно, прав. Но какова природа ука­занных способностей? Почему человек воспринимает мир именно так, а не иначе? На этот важный вопрос Фейербах, по сути дела, не отвечает. А вернее, отве­чает в том духе, в каком известный мольеровский персонаж отвечал на вопрос о том, почему опиум усыпляет. Он усыпляет, ответил этот господин, по­скольку обладает усыпляющим свойством. Примерно так же делает и Фейербах, когда утверждает, что чувства человека таковы, поскольку такова природа человека. В результате вместо объяснения он отсыла­ет нас к особой инстанций под названием «родовая сущность» или «природа человека», которая должна быть прояснена медициной как ядром философии будущего.