Из мира идей, по Плотину, искусства заимствуют «симметрию», но когда начинают внедрять ее в чувственный объект, то этот объект уже не принадлежит вполне идеальному миру.

Художник своей деятельностью вносит эйдос в материю. Если он «подражает» другим вещам, это не меняет дела, потому что вещи в свою очередь тоже подражают эйдосам; и искусства не просто изобра­жают видимое, но восходят к основаниям, от ко­торых природа восходит к Софии природы.

Искусство для Плотина вполне принадлежит Душе, тяготеющей к миру; как эйдос, оно пребывает в умном мире; как чув­ственные качества, оно есть наброшенный на мир золотой покров.

Магический и символический аспекты пластиче­ских искусств. Иногда Плотин говорит об образах и статуях как о предметах культа. Есть тексты, свидетельствующие о том, что светское и религиозное искусство — совершенно разные вещи для философа. Свя­щенные изображения «вбирают» в себя частицу божественной Души; это поняли, согласно Плотину, «древние мудрецы». Священные изображения, по мысли Плотина, привлекают частицу Мировой Души, благодаря своему «подобию» ей.

Для священно-магических изображений у Плотина есть особый тер­мин - «изваяние», «образ». Говоря о жизни блаженных мудрецов в умном мире, Плотин называет все, что именуется там, «прекрасными изваяниями», не начертанными, а истинно существующи­ми.

Драматическое искусство. Деятельность драматического поэта Плотин представляет наподобие деятельности про­видения. Истинная драма есть не что иное, как драма всякого природ­ного существования, драма свободы и необходимости, хорошего или пло­хого соответствия вселенскому порядку. Вследствие этого драматический поэт, подобно скульптору, прикасается к истине, превосходящей предмет его изображения.

Музыкальное искусство. Музыка для Плотина—это в пер­вую очередь высокая наука, причастная к «умному ритму» и умопостигаемая. Цель музыки—сделать явным невыразимое, прекрасное. Для этой цели служит музыкальная техника, опирающаяся на числовые закономерно­сти. Эти закономерности, однако, целиком принадлежат чувственному миру, потому что в красоте самой по себе нет никаких частей, и следо­вательно, нет числовых соотношений. Число выступает в музыкальной концепции Плотина в качестве есте­ственного следствия перехода от неразделимого единства формы к мно­жественности чувственного мира. Гармонические соотношения низких и высоких звуков в музыке ничтожны по сравнению с гармонией вселен­ной.

Художник и зритель

Внутреннее состояние художника. Художник несет в себе идею искусства. «Музы­кант влагает гармонию в струны инструментов, имея в себе основание, в согласии с которым он будет создавать гармонию». Влечение, любовь к высшей гармонии, диктующей художнику его произведения, сильнее в нем, чем его про­фессионализм.

Художник, согласно Плотину, питается созерцанием божествен­ной красоты, небесной Софии. Но это удел всякого мудреца. Художник же — это мудрец, улавливающий отношение между умным и чувствен­ным и воплощающий идею в материи.

Восприятие искусства и действие его на человека. Плотин неоднократно говорит о воздействии музыки на слушателя. Являясь отражением гармонии умного мира, музыка дает соприкос­нуться с ним и слушателю.

Любитель музыки, в описании Плотина, пассивен и восприимчив, он заворожен гармонией звуков и пленен их красотой. Он сам вполне бездеятелен; звуки действуют на него.

Плотин приписы­вает музыке не безразличное для нравственности воздействие. «Музыка преображает человека, изменяя его к лучшему или к худшему". Музыка подобна магии. Она зачаровывает, однако, не волю и не разум, а неразумную душу. Очищая ее, освобождая ее от пристрастия к преходящим фор­мам, музыка делает ее способной понимать и любить Единое.

Искусство, связанное с Душой, «склоняющейся» над миром,— это для Плотина одна из форм стремления к божеству, форма очень хрупкая и несовершенная, потому что художник, устремляясь к умопостигаемому, всегда влеком вниз, к чувственному и материальному.

Общие выводы об искусстве

Черты презрения к искусству. «Безобразное живое прекраснее того, что прекрасно в статуе». Самое главное — это про­никнуть в сферу чистого ума.

Искусство как первая ступень восхождения. Плотина говорит: "Философ по самой своей природе как бы окрылен и не нуждается в отделении от материи, как люди непосвященные; он находится в движении ввысь и, если затрудняется, то только в смысле нужды в руководителе. Следовательно, ему нужно показывать путь, его нужно освобождать, потому что он сам по природе этого хочет и сам давно уже освободился."

Итак, вот путь восхождения — искусство Муз, любовь и философия. Это не есть путь знания или какой-нибудь отдельной душевной способ­ности. Это есть путь преображения самой жизни человека. Эстетические и художественные переживания,— это только самый первый и самый не­совершенный шаг к истине. Любовь дает больше, заставляя проникать в глубь вещей, но и от нее надо бежать к той особой любви, которая есть чистый ум. Только математика и диалек­тика, дающие особую организацию ума и всего человека, есть подлинное и настоящее искусство, искусство жизни.

Плотин об искусстве в сравнении с Платоном и Аристотелем. Платон и Аристотель ценят искусство не очень высоко, считая, что оно несравненно ниже красоты умного мира. Плотин тоже думает так. Тем не менее, в искусстве он находит красоту, и оно у него не просто подражание подражания, как об этом вполне отчетливо говорит Платон. У Плотина очень красивый принцип: искусство есть тоже подлинная красота.

Красота в искусстве, по Плотину, все же гораздо ниже идеально умной красоты. Чем дальше искусство от вещей и чем выше своего практического и прикладного значения, тем оно совершеннее. Наи­более совершенное искусство прямо возводит нас в умный мир, а при­кладные удаляют нас от умного мира; и, значит, тем менее такие искус­ства являются искусством.

В-третьих, поскольку восхождение в идеальный мир — выше всего и уже не нуждается в произведениях вещественного искусства, то необходимой сферой, а относится только к низшим областям бытия.

В-четвертых, художественная сфера не является более низкой, чем сфера чистого ума. Она вполне обладает эсте­тической природой. Внутреннее состояние художника, его вдохновение и вдохновенное творчество гораздо более це­нится у Плотина, чем у Платона и Аристотеля. Идеи и образы, зародив­шиеся у художника, хотя они и более слабые, чем идеи чистого ума, взя­тые сами по себе, тем не менее все же имеют большое значение, и это очень хорошо, если они у художника будут.

В-пятых, соответственную модификацию претерпевает у Плотина и платоно-аристотелевское подражание. Искусство есть или может быть подражанием природе. Но ведь сама природа есть подражание идеаль­ному миру. Поэтому художественное подражание опять-таки является не чем иным, как ослабленной эманацией идеального мира.

IV

ОБРАЗНАЯ СТИХИЯ

Введение (некоторые черты языка и стиля)