Принципиальным для лингвистического анализа явля­ется не просто указание на существование в обыденном языке различных, не сводимых друг к другу слоев, контек­стов и т. д., а признание того, что количество этих контекстов, в сущности, необозримо (так что бессмысленно было бы ставить задачу выявить их все, скажем, составить пол­ный список языковых «категорий»). Кроме того, и это са­мое главное, хотя между разными слоями языка, «языка­ми-играми» имеется определенного рода связь и переход, однако данная связь в большинстве случаев исключает возможность выявления каких бы то ни было черт, общих для разных употреблений одного и того же слова. А это значит, что по крайней мере для большинства слов акту­ально используемого, обыденного языка невозможно дать какие бы то ни было общие дефиниции.

Сказанное не относится к искусственно построенным, техническим языкам, которые могут употребляться в спе­циальных науках для специальных целей (хотя ни одна специальная наука не может обойтись и без естественного языка), а применимо лишь к обычно используемому, раз­говорному языку.

Лингвистические аналитики считают, что философские проблемы возникают как раз в результате непонимания логики естественного языка. Поэтому и решены они могут быть лишь путем анализа именно этого языка, путем тща­тельного выявления и кропотливого описания многообраз­ных контекстов словоупотреблений. Думать, что эти про­блемы можно решать путем выявления каких-то общих характеристик тех слов, которые волнуют философов (как это полагала сделать традиционная «метафизика» в своих попытках построить систематическую теорию философских категорий), или же путем построения искусственных язы­ковых систем, в которых словам придается условное значе­ние, весьма удаленное от реального, диктуемого их упот­реблением (как пытались сделать логические позитивисты, строившие искусственные языковые модели),—значит, по мнению лингвистических аналитиков, идти по явно беспер­спективному пути. Конечно, построение языковых моделей с помощью аппарата формальной логики — дело полезное и нужное для решения ряда специальных научных и тех­нических задач. Нужно, однако, осознать, подчеркивают представители данного философского направления, что этот аппарат при всей его важности непригоден для целей разрешения философских проблем, ибо последние сущест­вуют именно как результат непонимания многообразия и несводимости друг к другу различных языковых контек­стов. В искусственных же языковых системах терминам не может не придаваться жесткий и однозначный смысл в со­ответствии с самой идеей таких систем. К тому же смысл, придаваемый в формальной логике логическим константам («все», «некоторые», «и», «или», «если .то», «не», «суще­ствует»), весьма далек от многообразия их смыслов в ре­альном языке. Поэтому выполнение различных задач фи­лософского анализа лучше всего достигается средствами неформального анализа неформализованного обыденного языка.

Как же понимаются задачи и особенности философско­го исследования лингвистическими аналитиками? Следует заметить, что здесь при всем ярко выраженном отмежева­нии лингвистического анализа от логического позитивизма между обоими направлениями аналитической философии существует определенного рода связь. Она выражается, во-первых, в том, что сама логика противостояния вынуждает лингвистических аналитиков обсуждать те философские проблемы и их решения, которые были существенны для логического позитивизма (принцип верификации и вери­фикационная теория значения, дихотомия аналитических и синтетических суждений, проблема редукции и т. д.). Во-вторых, и это главное, лингвистический анализ унасле­довал от логического позитивизма некоторые принципи­альные установки в понимании самого характера философ­ской деятельности.

Дело в том, что итогом всей критики лингвистическими аналитиками логического позитивизма является обвинение последнего в «метафизичности» его исходных теоретиче­ских принципов. Квалификация логического позитивизма в качестве разновидности «метафизики» справедлива в том смысле, что претензия логических позитивистов на превращение практикуемой ими философии в вид некото­рой специализированной, строго доказательной деятельно­сти, не имеющей ничего общего с традиционной философ­ской «метафизикой», и впрямь оказалась несостоятельной. Но если учесть, что под «метафизикой» в данном случае понимается 'вся традиционная специфически-философская проблематика, то сам по себе этот термин в приложении к той или иной философской концепции не может рассматриваться как обвинение. Суть дела, видимо, не в «метафизич­ности» логического позитивизма, а в том, что он оказался слишком плохой «метафизикой», не соответствующей со­временной научной и социальной практике. Обвинение позитивизма в «метафизичности» означает, однако, для лин­гвистических аналитиков попытку еще более радикального проведения «антиметафизической» программы. Во всяком случае, так была сформулирована задача теми философа­ми, которые стояли у истоков этого направления, в частно­сти самим Л. Витгенштейном 3.

Лингвистические аналитики считают, что «метафизи­ческие» псевдоутверждения возникают в результате нару­шения правил употребления некоторых слов обычного язы­ка. При этом философские дискуссии порождаются от­нюдь не всеми, а лишь некоторыми словами нашего языка (например, такими, как «знать», «реально», «в самом деле», «кажется», «вероятно», «истинно», «существует»). Оста­ется предположить, что именно эти слова обладают каки­ми-то присущими им особенностями, предоставляющими особые возможности для злоупотребления ими. Философы-«метафизики» либо употребляют эти слова в тех контек­стах, в которых они не могут употребляться согласно пра­вилам обыденного языка, либо пытаются дать им некие об­щие определения, игнорирующие существование реальных, не сводимых друг к другу языковых контекстов.

Соответственно свою задачу аналитические философы видят в том, чтобы вскрыть источник «метафизических» псевдопроблем и выявить реальный, подлинный смысл слов, неправильно употребляемых философами-метафизиками». Так, например, если путем анализа слова «знать» выявля­ется, что оно имеет целый ряд контекстуальных значений, между которыми вряд ли можно найти что-либо общее, то, утверждают лингвистические аналитики, не существует какой-либо общей дефиниции знания и, следовательно, задача построения общей философской теории познания лишена смысла.

Поскольку логический позитивизм наряду с задачей элиминации «метафизических» псевдоутверждений ставил перед философами цель построения идеальных моделей осмысленных рассуждений, критическая задача дополня­лась там некоторой конструктивной. Представители линг­вистического анализа сводят свои задачи к чисто нега­тивным, или, как они сами предпочитают говорить, «тера­певтическим», — к элиминации философских проблем, т. е. к избавлению философии от нее самой.

Аналитическая философия превращается, таким обра­зом, в своеобразную «философию философии», занятую лишь теми проблемами, которые предложены ранее жив­шими или ныне существующими философами, и не имею­щую ни потребности, ни нужды в том, чтобы заниматься вопросами, которые волнуют представителей специальных наук, или же пытаться решать социально-этические про­блемы, поставленные современным социальным развитием. Впрочем, эта черта, по мнению лингвистических аналити­ков, не столько недостаток, сколько своеобразное достоин­ство их философии, показатель возросшей строгости и точ­ности техники философского исследования, свидетельство его профессионализации. « .Новая практика подвергать проблемы и аргументы критике со стороны специалистов-коллег привела к тому, — пишет Дж. Райл, —что филосо­фы во все большей степени стали заниматься проблемами философской техники и все больше приобретали вкус к строгости рассуждения . Философы стали теперь филосо­фами для философов» 4.