Финансы государственные, расстроенные продолжительными войнами, предполагалось быстро поправить огромным выпуском ассигнаций; вместо этого в 1812 году наступил кризис, и курс ассигнаций упал с 50 копеек серебром до 25, а местами даже до 20 - 19 копеек серебром. Отдельные мероприятия государя (указы 3 апреля и 6 августа 1809 года) возбуждали в обществе сильное раздражение.

В начале 1812 года создалась чрезвычайно напряженная атмосфера. Все чего-то ждали, чего-то опасались; инстинктивный страх обуял как общество, так и народ. С 1811 года Александр I стал говорить своей супруге после обычного посещения 11 марта гробницы отца в Петропавловской крепости: "где-то в этот день мы будем в будущем году".

Страх перед Наполеоном, недовольство преобразованиями, молва о грядущих реформах, делали общество и даже государственных людей слишком нервными. Неискренняя внешняя политика - а открытой она не могла быть - государя, официальный язык того времени, далекий от объективности, всегда все преувеличивавший, - все это создавало взаимное недоверие и непонимание. До чего доходила всеобщая подозрительность, видно из того, что близкие к Александр I люди указывали ему на двор великой княгини Екатерины Павловны как на гнездо интриги; другие глубокомысленно рассуждали, отчего родившийся в 1811 году Петр Георгиевич, сын принца Георгия Ольденбургского и великой княгини Екатерины Павловны, крещен по лютеранскому обряду, а не по православному, как бы следовало по закону, незадолго перед тем изданному.

По окончании войны с Австрией несогласия между противниками быстро росли; война казалась неизбежной всем, сколько-нибудь посвященным в тайны тогдашних отношений. Все сводилось, в сущности, к одному капитальному вопросу: кому из двух - Александр I или Наполеону - должна принадлежать гегемония в Европе. В Париж, по мысли Сперанского, отправился К.В. Нессельроде, тогда молодой человек. Миссия его была очень щекотливая: государь не вполне доверял способностям канцлера своего Румянцева и посла в Париже, князя А.Б. Куракина; для непосредственных переговоров с Наполеоном был послан Нессельроде.

В целом ряде писем (с марта 1810 года по сентябрь 1811 года) Нессельроде неизменно указывает на неизбежность войны именно в 1812 году и настойчиво советует как можно скорее помириться с Турцией, чтобы иметь свободные руки. Желание Наполеона вступить в брак с сестрой Александр I, Анной Павловной, было искусно отклонено. Он женился на Марии-Луизе, дочери императора австрийского. В августе 1811 года Наполеон уже сделал русскому послу в Париже сцену, которая с его стороны обычно служила признаком близкого разрыва.

Обе стороны начали стягивать свои войска к границе. Александр I придавал большое значение польской армии, предполагая, что она-то и даст перевес той стороне, к которой присоединится; но попытка его привлечь на свою сторону поляков разбилась о холодные ответы князя Александр I Чарторыйского. Счастливее был Александр I в сношениях с Швецией и Англией. Австрия и Пруссия присоединились к Наполеону; Александр I, впрочем, рассчитывал, что войска обеих немецких держав будут лишь фиктивно действовать против России. Наибольшим облегчением для Александр I было заключение мира с Портой (16 мая 1812), по которому Бессарабия по р. Прут отходила к России.

Воина 1812 года

12 июня французы перешли р. Неман. Александр I дал знаменитый обет: "не положу оружия, доколе ни единого неприятельского войска не останется в царстве моем". С самого начала военных действий обнаружилась и полная непригодность выработанного (генералом Пфулем) плана, и та дезорганизация, которую присутствие государя с его квартирой вносили в армию. По совету Аракчеева, Балашова и Шишкова, Александр I покинул армию и поехал через Смоленск в Москву. Настроение общества и народа должно было сторицей вознаградить Александр I за испытанные им неудачи: он увидел много доказательств патриотизма, большую готовность жертвовать собою и своим имуществом.

Смоленское дворянство предложило государю 20 тысяч рекрутов, московское - 80 тысяч человек и 3 миллиона рублей; купечество московское до 10 миллионов рублей, хотя администрация всемерно старалась овладеть народным движением и удержать его в разрешенных ею границах (Растопчин, Балашов).

Были, наконец, рассуждавшие вслух на тему, что Александру не справиться с таким гениальным вождем, как Наполеон; были и такие, которые намеревались задать государю ряд вопросов о численности и расположении наших войск. Большинство, однако, приветствовало государя в надежде на скорую и решительную победу: после похода Карла XII русские не допускали мысли, что враг осмелится приблизиться к Москве. Поэтому там спокойно толковали о войне, собирали пожертвования, щипали корпию, острили, проектировали полки амазонок. Непрерывное отступление армии быстро изменило настроение: воинственность сменилась страхом, веселость и смех - молитвенным настроением, возбуждение - унынием. Помещики боялись крепостных, которым Наполеон сулил свободу.

Во главе управления России стал, на время войны, комитет министров, по этому случаю получивший особую организацию (20 марта 1812). Председателем комитета министров был назначен граф Н.И. Салтыков, получивший от государя самые широкие полномочия; без преувеличения можно сказать, что Салтыков с управляющими делами комитета министров правил Россией с 1812 по 1813 годы. Задачи комитета были необыкновенно широки: военное дело поглотило все его внимание; укомплектование армии рекрутами, снабжение ее одеждой, обувью, провиантом, при крайнем недостатке средств государственного казначейства, составляло трудную задачу.

Пострадавшие от неприятельского нашествия губернии требовали самого внимательного попечения и опять-таки денежной помощи; к неизбежному во время войны распространению болезней присоединилась еще чума, проникшая в наши южные губернии; нелегко было прокормить голодное население пострадавших губерний, а на руках еще была масса военнопленных, которых надо было содержать под присмотром. Местами напуганное неудачами население легко поддавалось слухам, например, о том, что поляки образовали заговор в пользу французов и собираются перерезать русское население в западных губерниях; там уверенно говорили о возвращении французов: "древо, насажденное Наполеоном, скоро принесет плоды". Многие ополчения взяты были дворянством на свое содержание сначала на три месяца; прошел этот срок - ополчения не были распущены, и пришлось добровольное пожертвование обратить в обязательный налог на 1813 год. Этот налог, как экстренный сбор, был взыскан с 14 губерний, не поставивших ополченцев. Осторожный и компетентный в данном случае судья, министр Гурьев, полагал, что "по весьма умеренному исчислению, Россия ополчениями, наборами, воинскими требованиями, нарядами и пожертвованиями дала государству свыше 200 миллионов рублей.

В 1811 году доходы государства равнялись 280 миллионам рублей, а в 1812 году они, по предварительной смете, были определены в 303 миллиона; затем дополнительная смета (возвышение налогов) дала 72 миллиона рублей, да пожертвованиями, по вышеуказанному мнению Гурьева, народ дал государству около 200 миллионов рублей, всего, стало быть, 575 миллионов рублей, вдвое больше против 1811 года. Затем масса расходов не поддается исчислению: обязанность доставлять подводы для подвоза провианта к армии тяжелым бременем лежала на населении. Крестьянам приходилось нанимать подрядчиков; подрядчики везли, но лошади у них падали, гонщики разбегались. Много заготовленного провианта было невозможно доставить, и он сгнил без пользы. Были губернии, где в течение пяти лет население должно было отдавать весь свой хлеб войску. Не удивительно поэтому, что 1812 год считают эпохой, с которой началось разорение и обнищание России.