Понимание бессознательного, как «эвристической функции», «рабочей гипотезы» усилилось в последних работах Адлера.

При всей важности возражений Адлера против Фрейда, нельзя сказать, что он во всем прав. Проблемы детерминизма и телеологии, субстанциональности и феноменальности психики дискуссионны и вряд ли окончательно разрешимы в научном дискурсе.

Третье направление критики Адлером классического психоанализа связано с разработкой им «эго – психологии», то есть выяснением места сознательного «я» в структуре личности. «Я» - это фокус всей жизненной конструкции личности, жизненного стиля. В понимании Адлера «я» в значительной степени самодостаточно. Но как же в таком случае оценить степень адекватности внутреннего образа «я» содержанию индивидуальной психики, реальному поведению? Адлер бы ответил, что надо искать социально - приемлемые интерпретации «я» самим индивидом, не ставя вопроса о том, что собой представляет «я» как таковое.

Адлер возражает против «пансексуализма» Фрейда. Сексуальное удовлетворение есть функция половых органов. Каждый орган имеет свое особое самоощущение. Однако возможна, в принципе, сексуализация любого органа, превращение его в эрогенную зону. Переход сексуального (генитального) либидо в оральное и анальное – не автохтонный процесс, а результат воспитания, концентрации внимания ребенка на результат воспитания, концентрации внимания ребенка на определенных функциях и органах. Первичная энергия организма не имеет никакой сексуальной окраски, ощущается как мощь, воля, стремление к власти. Какой эмоциональный и смысловой оттенок приобретает эта энергия – зависит от органа, который ею приводится в действие и объекта, на который направлено действие. Фрейд отмечал, что сексуальные стремления могут выражаться в фантазиях и сновидениях в несексуальных образах. Но, возражает ему Адлер, возможно и обратное. Несексуальные влечения и чувства, будь то голод, страх, агрессия, социальное чувство, могут предстать в сексуальных образах. Если для Фрейда различного рода социальные отношения: материнство, отцовство, братство, отношение к светской и духовной власти, супружество – выступают как модификации первичной сексуальности, то для Адлера, наоборот, некое первичное «социальное чувство» трансформируется в различные виды эмоциональных отношений и влечений, в том числе – и в сексуальные. В этом вопросе, как и в ряде других, вряд ли можно однозначно согласиться и с Адлером, и с Фрейдом. Истина, скорее всего, лежит где – то посередине.

Более определенно можно выразить солидарность с Адлером, когда он критикует «эдипов комплекс» Фрейда. Тема ненависти, ревности к отцу и инцестуозного влечения к матери, несомненно, может присутствовать в сознании и бессознательном некоторых индивидов, как результат деформации семейных отношений, невротизма и агрессивности кого – либо из родителей, но очень трудно доказать, что эдипова «конфигурация» влечений универсальна. Скорее, можно утверждать, что в своих стремлениях к идентификации с отцом и матерью дети обоих полов стремятся как – то согласовать, примирить образы своих родителей и выдвигаемые ими требования. Они бывают травмированы, когда им предлагают идентифицировать себя с одним из родителей и отречься от другого. Если какая – нибудь болезненная, неуверенная в себе девушка хочет находиться рядом с отцом, это просто есть стремление находить поддержку там, где она находила ее раньше – у отца, который всегда будет ее любить и защищать. Эта девушка может уклоняться от рискованных любовных отношений с молодыми людьми и предпочитает общество отца. Но в этом совсем необязательно усматривать стремление к инцесту. Иное, чем у Фрейда, понимание структуры психики Адлером приводит его к иным методам терапии. Адлер не подозревал пациентов в попытках обмануть врача, навязать ему некую «рационализацию» вместо искреннего признания. Любовно – дружеские отношения, готовность обсуждать вместе с пациентом его проблемы на основе полного доверия, равноправия и дружеского участия представлялись Адлеру более подходящей основой для излечения неврозов, чем «дистанция по отношению к пациенту и отвлеченные умствования по поводу его истинных мотивов». Терапия, по Адлеру, это продолжение воспитания там, где человек уклонился на ошибочный путь. Терапевт должен понять не отдельную причину психической травмы, а весь жизненный стиль пациента, его способ решать жизненные проблемы. Не столько внешняя причина служит источником психических отклонений, сколько неадаптированность человека к обществу и, как следствие, использование неподходящих «технологий» в общении с другими, а часто – отсутствие каких бы то ни было «технологий», то есть, коммуникативной культуры.

Индивидуальная психология Адлера с большой осторожностью относится ко всякого рода схемам, классификациям. Она не предлагает системы, правил лечения. Каждый случай болезни, как и каждый случай общения людей, должны рассматриваться как неповторимые и индивидуальные. Общие правила – лишь вспомогательные средства. Гораздо важнее для успеха лечения психологическая гибкость терапевта, ощущение нюансов, верность здравому смыслу.

3. «Индивидуальная психология» Альфреда Адлера.

3.1.Комплекс неполноценности.

Комплекс неполноценности, с которого Адлер начал разработку своей концепции, не следует понимать, как нечто патологическое, указывающее на болезнь. Неполноценность – нормальное, естественное для человека чувство. Адлер даже сформулировал афоризм: «чтобы быть полноценным человеком, надо обладать комплексом неполноценности». Как же это понимать? Первоначально Адлер обратил внимание на факты физиологической неполноценности отдельных органов: ведь ни у одного человека все органы не бывают хорошо сформированы и развиты. У одного – выносливое сердце, но больной желудок, у другого – хорошее зрение, но неважный слух, у третьего – сильный интеллект, но вялые чувства и т. д. органы и функции способны в какой – то мере заменять, компенсировать друг друга. Сердце с больным клапаном работает так, что развивает сильную сердечную мышцу. Слабовидящий человек склонен чаще прислушиваться. Но Адлера больше всего интересует компенсация в рамках одной функции: ребенок со слабым зрением тренирует себя в искусстве рассматривания предметов, человек со слабым слухом напрягает слуховой орган и постепенно учится различать самые тонкие различия звуков. Известно, что некоторые художники имели в детстве врожденную близорукость, а композиторы – плохой слух. Великий оратор Греции Демосфен в детстве заикался. Люди, обладающие слабым здоровьем, развивали свои силы и способности, борясь с недугом. Именно они нередко делают выдающиеся открытия и создают шедевры культуры.

Кроме физических дефектов существуют социально – культурные формы неполноценности. Адлер легко обнаруживает их в возрастных, половых, экономических. Политических и моральных отношениях. Возраст – главный и универсальный источник неполноценности. Ребенок – несчастное существо. Ведь он почти во всем зависит от взрослых, вынужден им подчиняться, искать у них помощи. Да и сами детские отношения совсем не идиллические. В них мало нравственности, жалости, долга и много борьбы, эгоизма, напряженности. Даже некоторые детские прозвища («Толстяк», «Косой», «Блоха») могли бы раскрыть множество драматических историй. Детство длится долго. Пока человек не повзрослеет, он чувствует себя неполноценным, и это чувство неполноценности сохраняется затем на всю жизнь – даже у преуспевающих людей, не говоря уже о неудачниках. Усилением чувства неполноценности сопровождается вступление личности в каждую новую возрастную фазу. Очень не уверены в себе подростки. Они вступают в групповую, общественную жизнь, где нет родительской опеки и где надо проявлять ум, быстроту реакции, осведомленность, силу. Среди подростков идет борьба за престиж и лидерство в группе, за успех у противоположного пола. Поражение создает у подростка сильнейшее чувство неполноценности. Зрелый человек также подвержен этому чувству, если он по каким – либо причинам теряет свой социальный статус. И уж нечего говорить, сколь разочаровывающим, преисполненным униженности и бессилия может быть самочувствие старика – лишенного работы, ограниченного в средствах, потерявшего многих друзей и близких, забытого собственными детьми.