ИДЕОЛОГИЯ ДЕКАБРИСТОВ.

Ответом на реакцию со стороны правительства стало увеличение числа тайных организаций и кружков. (Политика правительства Александра I с естественной необходимостью толкала оппозиционные элементы общества к устройству тайных обществ, что также подтверждается и показаниями самих участников этих обществ.) Наиболее замечательными из тайных обществ первой четверти XIX в. являются Союз Спасения, Союз Благоденствия - Северное и Южное Общества. Сейчас нам неважно то, как образовывались эти кружки и как они действовали; больше всего внимания следует уделить вопросу, который был поставлен во главе данной работы - с чем пришли декабристы на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 г. (Всем нам хорошо известно к какой катастрофе привела деятельность этих тайных организаций.)

Хотелось бы рассмотреть два документа (а точнее их части), определивших идеологию и требования двух тайных обществ: Северного и Южного, это «Конституция» Н. Муравьева и «Русская правда» П. Пестеля соответственно.

В основу работы Муравьева были положены наиболее популярные заграничные образцы: французская конституция 1791 года, конституция Северо-Американских Соединенных Штатов и испанская конституция 1812 года. С последней буквально переведены две первые статьи конституции Н. Муравьева. Они гласят: «Русский народ свободный и независимый не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства». «Источник верховной власти есть народ, которому принадлежит исключительное право делать основные постановления для самого себя». По примеру прототипа всех буржуазных конституций проект декабристов провозглашает равенство всех перед законом, отмену всяких сословных разделений, всех ограничений личной свободы, экономических и иных (гильдий, цехов и т. д.), свободу совести, устного и печатного слова - и неприкосновенность частной собственности, но только на вещи: крепостное право, как юридический институт, отменяется, вместе со всеми другими остатками феодального режима. Что касается крепостного хозяйства, то оно, впредь до его естественной смерти в результате дальнейшего экономического развития, достаточно гарантировалось тем, что освобождаемые крестьяне или не получали земли вовсе (первоначальный проект), - получив однако же усадьбу и двор, т. е. оставаясь прикрепленными к своей деревне, - или получали земли так мало (по 2 десятины на двор, по окончательной редакции), что их положение, как «батраков с наделом», становится от этой щедрости только еще характернее.

Нам остается рассмотреть программу «Русской правды» Пестеля. Пестель был безусловным сторонником полного политического и гражданского равенства всех граждан. На «временное верховное правление» он возлагает обязанность «всякую даже тень аристократического порядка, хоть феодального, хоть на богатстве основанного, совершенно устранить и навсегда удалить».[9] Граждане его идеального государства должны были быть математически равными единицами - и, подобно французским якобинцам, он прекрасно понимал неизбежность имущественного равенства, или, по крайней мере, отсутствия сколько-нибудь резкого неравенства, как основы политической равноправности всех граждан. К этому, как сейчас увидим, клонился весь аграрный проект. И, тем не менее, Пестель признает, что «богатые всегда будут существовать - это очень хорошо». И несмотря на это, он отдает свое ультра демократическое государство под опеку «дворян и богатых». Намечая основные черты крестьянской реформы, он ставит на первом месте требование, гласящее, что «освобождение крестьян от рабства не должно лишить дворян дохода, им от поместий своих получаемого».

Коренной ломки сложившихся экономических отношений Пестель не мог иметь в виду. «Богатые всегда будут существовать и это очень хорошо» - будет существовать и крупное землевладение. В своем проекте освобождения крестьян Пестель тщательно оберегает помещичьи имения размерами до 5000 десятин. Поэтому, о «национализации земли» в проекте Пестеля приходится говорить лишь в очень переносном смысле этого слова. По проекту Пестеля, в общественное распоряжение поступала лишь половина всех угодий волости. Другая половина предназначается «для образования частной собственности» и хозяева «обладают ею с полною свободою» и имеют право «делать из оной, что им угодно». Только по отношению ко второй половине земли имеет место сдача в аренду от имени государства и жеребьевка наделов. Притом верный своей идее о необходимости в обществе «богатых», Пестель не настаивает, чтобы и эта земля была распределяема поровну: «каждый член волостного общества имеет право столько требовать участков, сколько пожелает» - и не только из числа не имеющих собственной земли, но и из числа землевладельцев. Лишь в случае столкновения требования на землю со стороны безземельного и землевладельца преимущество отдается первому.

Пестель надеялся, что, по осуществлении его проекта, «каждый россиянин будет совершенно в необходимом обеспечен и уверен, что в своей волости всегда клочок земли найти может, который ему пропитание доставит». Ему не приходило в голову, что половины земли может, наконец, и не хватить - и что существование рядом двух прав на землю, общественного и частного, должно вызвать острый антагонизм между владельцами имений в тысячи десятин и теми, кому не хватает на их долю даже и минимального тяглового участка; что этот антагонизм, по глубине и силе, нисколько не уступает противоречию интересов, существующему между буржуазией и пролетариатом, - от появления которого Пестель так заботливо охранял Россию. Наоборот, ему казалось, что проектируемая им полу национализация принесет с собой неисчисляемые благодеяния и явится могущественным двигателем экономического прогресса России. Пестель доказывает, что переход земли в общее достояние и связанный с ним подъем экономического уровня массы расширит внутренний рынок и тем даст мощный толчок развитию промышленности. «Народная промышленность получит быстрейший ход и сильнейшие обороты потому, что всегда опираться будет на уверенности в необходимом, и следовательно само изобилие твердейшее возымеет основание».[10] «Умножение населения увеличит невозможность отдавать в одни руки много участков из общественной земли, и тем самым получить приобретение земель в частную собственность сильное поощрение. - Оттого вздорожают земли, а возвышение цены оных послужит поощрением к направлению капиталов на устройство мануфактур, фабрик, заводов и всякого рода изделий, на предприятие разных коммерческих оборотов и торговых действий».[11]

Но как бы несовершенны ни были экономические взгляды автора «Русской правды», уже самая наличность у него известных экономических предпосылок ставила Пестеля неизмеримо выше «реальных политиков» из среды его товарищей. Пестель прекрасно понимал то, что с трудом давалось даже самому образованному из правого крыла декабристов - Н. И. Тургеневу: что социальную проблему нельзя решить мимоходом, дав «что-нибудь» «трудящимся массам» в награду за поддержку при перевороте. Тургенев смутно чувствовал, что с крепостного права, собственно, нужно начинать: но когда идея эмансипации принимала перед ним реальные формы, он быстро становился на обще-декабристскую точку зрения - т. е. на точку зрения, обычную всем либеральным тогдашним помещикам. Дать крестьянину личную свободу, может быть, еще усадьбу и двор, может быть еще десятину - другую земли - и реформа готова. Охранение интересов помещика - которого не совсем чужд был и Пестель - проявлялось здесь в самом грубом виде. Один Пестель говорил о тесной связи земли и воли. По устному преданию, переданному Герценом, он сказал своим друзьям: «Мы можем, пожалуй, провозгласить республику, и все-таки будет мало толку, у нас не будет всенародного восстания, доколь мы не коснемся поземельной собственности дворян. Мужику нужна земля».[12] На аграрном перевороте для Пестеля строилась вся русская революция.