Каким путем, однако, пышная резиденция могучей и страшной орды, властвовавшей три века на юге восточной Европы, превратилась в жалкую развалину? Кто в том виноват и, следовательно, что, в действительности, досталось нам, при завоевании Крыма, и чем был дворец при последних ханах? Таковы вопросы, которые должно разрешить, прежде чем приступать к рассуждениям о реставрации.

Бахчисарайский дворец построен около 1519 года, и первая резиденция, точнее – первый притон орды был устроен в Салачике, в нескольких верстах от Бахчисарая, где долина образует особенно глухое ущелье, близ Успенского пещерного скита и по соседству недоступной крепости Чуфуте-Кале. От этого первого дворца, слепленного ордой, не осталось и следов, как нет их от Великого Сарая, но прекрасное тюрбе с резным входом, сооруженное в 1501 году Менгли-Гиреем над прахом отца Хаджи-Гирея, еще стоит поныне при повороте к Успенскому скиту. От XIII– XV веков мы имеем несколько кладов, найденных в Симферополе, Бердянске, Мариуполе, Ставрополе Кавказском: много вещей из золота, много уборов тончайшей зернистой филиграни, бляшки от ременных поясов, коробочки, носимые на груди с листиками Корана, из листового золота и украшенные арабесками. Все это – или вещи привозной арабской промышленности, или изделия местные, но по образцам, данным культурными центрами Поволжья. Таким образом, Крымская орда явилась готовой к усвоению мусульманской культуры Стамбула, и ханы, в качестве передового вассала Турецкой империи, спешили перенимать обстановку султана, и так как постройки всегда делались легкими, как и в самом Стамбуле, то во дворце производились, видимо, постоянные переделки, и от старого оставались нередко только отдельные палаты, сложенные из камня, подобно Дивану, и части, подобные воротам, фонтанам и т.д. Когда войска Миниха взяли Бахчисарай, адъютант Манштейн, оставивший записки, видел еще во дворце смесь старого с новым, татарского с турецким и восточного с европейским.

Вот как описывает он приемную залу "Старого дворца", с мраморным полом: "потолок этой залы расписан голубым цветом с золотом, со столярными мозаическими украшениями. Зала делилась на две половины: правая представляла как бы альковы и была на одну ступень выше против левой половины; во всю ширину залы, на 4 фута выше ее пола, шла открытая галерея, шириной в сажень: она была устроена для удобства татарских вельмож, когда они справляли здесь байрам. Стены залы были вместо ковров выложены разноцветным фаянсом; сама зала освещалась окнами в два ряда: в верхнем ряду стекла были разноцветные" и пр. Что видел адъютант Миниха: обыкновенную арабскую залу с альковами или своеобразную палату предводителя кочевой орды, пиршественного терема, в котором для вождя и его товарищей устраивался особый помост? Тот же очевидец рассказывает и о других палатах дворца, с бассейнами и фонтанами, о гареме, о женской бане с глубоким бассейном, о теплой бане со сводами, особо о большой ханской бане, конюшнях, разных беседках и т.д.

По словам Манштейна, дворец был обращен в пепел, но нельзя не видеть в этом слове преувеличения: по всей вероятности, много построек пропало, многие не были возобновлены ханом Крым-Гиреем, но текст надписи в его золотом кабинете ясно указывает, что левая часть дворца от ворот осталась старой, и вновь построена им только часть помещений с краю на правой стороне. Последний хан Шагин, покидая Крым, увез с собой все, что можно было взять или ободрать: куски карнизов, шкапов, потолков, дверей, фонтанов, панелей и фаянсовых облицовок. Разыскать эту рухлядь для того, чтобы воспользоваться ее орнаментальными формами – дело несбыточное. С 1784 по 1787 год дворец подвергся капитальной переделке, и хотя де-Рибас старался соединить "азиатский" характер с европейскими требованиями, но французская мода, видимо, действовала сильнее. От 1798 года дошли до нас план и снимки фасадов дворца, исполненные англичанином Гестом (Hastie, William), в атласе, хранящемся в Публичной Библиотеке (Отд. рукоп., л. F, отд. XIII, № 6). На этом плане находим уже флигеля по сторонам ворот, фасад дворца, протянутого по линии двора, и все постройки для приема Екатерины, отвечающие тому, что видим ныне, но здесь имеется план гарема, не существующего с 1818 года, и особенно части, называемой у Геста также "Старым дворцом", по близости больших бань. Все это было окончательно снесено истребительным ремонтом 1820-х годов.

Дело с ремонтом началось еще в 1818 году, но два года прошли незаметно в пререканиях по вопросу о том, кто составляет план и смету: Новороссийский генерал-губернатор, Таврический губернатор или Строительный Комитет Министерства Внутренних Дел; в 1820 г. споры прервались, и дело было поручено одному архитектору Колодину. Тот, прежде всего, поспешил составить "описание найденных в натуре ветхостей азиатскому в Бахчисарае дворцу": дворец будто бы совсем изветшал, комнаты были без полов, все деревянное потлело, стены падали, потолки и полы требовали перекладки. По смете, на необходимые исправления требовалось 126.000 руб., на полную переделку – 200.000. Между тем ни Пушкин, ни Муравьев не говорят о подобном разрушении дворца: Муравьев говорит только об "упадке" гарема; великий поэт выразил все свои впечатления в двух-трех стихах, но это – живая картина "тихо и уныло" "дремлющего в забвении дворца":

Еще поныне дышит нега В пустых покоях и садах; Играют воды, рдеют розы, И вьются виноградны лозы, И злато блещет на стенах. Я видел ветхие решетки .

Очевидно, что архитектор взглянул на этот "упадок" по-своему, приблизительно в том роде, как если бы он был известный портной Петрович, а дворец был – предъявленная ему шинель Акакия Акакиевича. Комитет стоял также за "полную переделку" дворца, "дабы придать дворцу вид достойного памятника", но полагал, что флигеля, малый гарем, персидский дворец и старый дворец – "не замечательны" ни по наружности, ни отделкой и могут быть опасны в пожарном отношении, а коль скоро их снести, то потребуется не более 161 тысячи.

Невежество и злая воля преуспели: уже в 1822 году Колодин доносил об "успешном" окончании разборки старого дворца, персидского дворца и гарема; на месте их ставились беседки с фонтанами и возводились новые постройки. Вся живописная работа была произведена унтер-офицером Дорофеевым "по азиатскому вкусу искусным художеством, с прочностью и приличной красотой", а столярная поручена была мастеру Кладо, который "привел ее вновь в первобытное состояние".

Слухи о невежественной перестройке дошли до М.С. Воронцова, и он прислал в 1823 году в Бахчисарай адъютанта с архитектором, которые и донесли губернатору, что: "воля Государя Императора, дабы дворец был выстроен в арабском вкусе, не исполнена, ибо многие части оного совершенно по европейской архитектуре сооружаются; многие материалы дурны, украшения некрасивы и не в восточном вкусе; счеты ведены небрежно, записи неправильны, а между тем, уж истрачено до 70 тысяч рублей" и т.д. Работы были приостановлены, и назначена следственная комиссия. Но Колодин отзывался, что делал по словесным приказаниям Таврического губернатора, и в результате получилось только Дело на 430 листах и заключение Комиссии, весьма двусмысленного свойства, подметившее лишь разные тонкости и мелочи, в роде того, что Колодин упустил "снять вид живописи, которая в покоях находилась", и заменил ее, по произволу живописца, и т.п. Дело же в том, что от ассигнованной суммы захватили половину, около 90 тысяч, которые и спешили израсходовать, поручив архитектору Эльсону "окончить реставрацию".