О БАХЧИСАРАЙСКОМ ДВОРЦЕ И ЕГО РЕСТАВРАЦИИ

Тесное горное ущелье, замкнутое с обеих сторон меловыми и глинистыми холмами, узкая зеленеющая полоса долины, вяло текущая в топких берегах речка, ряды баштанов и бахчей, фруктовые сады с обсеченными за зиму тополями, грязная, непомерно длинная татарская деревушка с двумя, тремя минаретами, старый сад посередине с укрывающимися в нем крышами большой усадьбы . – таковы несложные впечатления современного туриста, намеренно уклонившегося в сторону от обычного пути на Южный берег Крыма, чтобы, "поклонником муз и мира", посетить "Бахчисарая в забвении дремлющий дворец". Его "безмолвные переходы", "пустые покои и сады" так же манят к себе русского путешественника, как романтические легенды Гренады и Альгамбры, столь притягательно звучащие для европейского туриста. Все эти былые дива сказочной восточной роскоши и искусства представляют ныне лишь жалкие остатки прошлого, но вокруг них выросла не только пышная зелень южного сада, прикрывшая руины и высохшие бассейны, но вместе и причудливая мечтательная поэзия романтических легенд, эпопей и поэм, и порожденная ими литература путешествий, принявшая восторженные, приподнятые шаблоны для своих лирических рассказов о невиданных чудесах в невиданных землях. Однако, романтическое настроение, увлекшее путешественника к подножью Гренады, быстро проходит под напором подавляющих впечатлений жалкой действительности и сменяется разочарованием и насмешками. Как пресловутые дворцы Альгамбры оказываются вблизи однообразными двориками, крохотными комнатами, игрушечными башенками с чудными, правда, арабесками по стенам, но, благодаря подновлениям и размалевке, лишившимися половины своей былой красоты, так и дворцы Бахчисарая обязательно разочаруют посетителя, особенно русского, по его малой подготовленности к тому, что он собирается смотреть, и по его обычному пренебрежению ко всем отечественным памятникам и историческим дивам.

Малая подготовка и скептическое пренебрежение, из нее проистекающее, были причиной того, что Бахчисарайский дворец, доставшийся нам после пожара 1736 года, при взятии Крымской столицы войсками Миниха, и разорения самими хозяевами, отъезжавшими прочь, – в виде руины, никогда не был предметом серьезных забот о его сохранении. Починка и подмалевка, переделка и перестройка различных частей дворца никогда не сопровождались археологическим руководством. Между тем, случаев к серьезному исполнению на практике задачи сохранения дворца, как исторического памятника, было немало: со времен Екатерины видим ряд капитальных ремонтов, а общее руководство к ним дано было еще самим Потемкиным.

В 1783 году Потемкин так предписывал генерал-поручику барону Игельштрому: "Состоящий при Бахчисарае и, как я слышу, приходящий в запущение ханский дворец, именуемый Ашламе, вашему превосходительству рекомендую привести в то состояние, в котором он был прежде, и испорченное все исправить, с таковым наблюдением, чтобы сохранен был вкус, в котором все то построено". В 1784 году он же писал правителю Таврической волости Каховскому: "Бахчисарайский дворец предоставляю вам починить, сад прибрать, что есть в оном деревянного – вновь перекрасить, и цветов умножить, фонтаны починить; весь Бахчисарай вычистить, что ветхо – поправить, развалины сломать, улицу намостить, лавки исправить и также починить мечети. На все сие употребить назначаю я из таможенных доходов до 10.000 рублей".

Но ремонты, предпринимавшиеся лишь по нужде, ввиду приездов, были не менее губительны, по своей небрежности, для дворца, чем и само время: в 1784 году ряд старых покоев сломаны, множество других переделано по-европейски; в 1824 году снесен весь гарем, а вместо него выстроен дачный флигель с этим названием, уничтожены конюшни; в сороковых и шестидесятых годах весь дворец снаружи и внутри получил аляповатую размалевку арматурами, букетами и плодами. Но бедное содержание, нищенское исправление крыш (на общую сумму 900 руб. в год), а главное, плохая постройка всех жилых покоев, привели и теперь дворец к состоянию, которое требует немедленного и капитального ремонта, в противном же случае запущение грозит перейти в разрушение. Нелишним будет поэтому, ввиду идущих ныне рассуждений по подлежащим ведомствам о реставрации или обновлении дворца, сказать посильное слово в пользу поддержки памятника, при всех его недостатках все же замечательного и редкостного, попытаться ослабить скептическое отношение к нему и указать его исторический интерес. Таким образом могут быть легко устранены и те увлечения, которые могли бы вызвать преувеличенные требования расходов на реставрацию, и, следовательно, повредить благому делу поддержки – не менее, чем само разрушение. Лучший способ в этом деле осмотреть дворец и, забывая о романтических грезах, дать себе отчет в его состоянии и художественном достоинстве.

Перед нами Порта, входные ворота с моста внутрь большого, некогда проездного, ныне закрытого двора: низ ворот бутовый, верх – фахверк (саман), как все жилые покои дворца: герб с двумя драконами в замке свода, поверх намалеваны розы, щитки. Налево флигель "для гг. вояжеров", построенный впервые в 20-х годах; на месте его были низкие лавки, в которых, быть может, продавались товары из хозяйства ханов, как бывало в старину на Востоке и в древности на Западе. Сбоку флигеля – развалины медресе-училища (главное и ныне находится в Салачике) с разрушенным фонтаном. По левую сторону двора – массивное здание старинной мечети, в стамбульском типе, с боковой галереей; мечеть любопытна и внутри, по своему потолку, по резьбе миграба, по фаянсовой облицовке ханской ложи, по своим коврам. За мечетью стоят два тюрбе – тяжелые купольные здания, почти без расчленения, мало любопытные и внутри, с гробницами ханов, а за этими зданиями, внутри низкой ограды, – заросшее садом мусульманское кладбище; в нем около полутораста обычных могил с надписями и орнаментом. Еще недавно это кладбище было так мирно и красиво в своем не тронутом рукой современности состоянии, и недаром его тихий и унылый вид пленял поэта и профана, – теперь белые швы свежей штукатурки на разошедшихся плитах неприятно режут глаза. Было бы желательно сохранить от реставрации и "ротонду" дервиша, род киоска из столбов, связанных балюстрадой. Далее, по левую сторону дворца, – идут службы.

Собственно дворец находится по правую сторону двора и по своему расположению подходит наиболее к арабскому типу и к старому сералю Стамбула: очевидно, татарская архитектура пользовалась готовым планом, удерживая оригинальное для некоторых частей. Таковы, например, большие открытые сени, представляющиеся слева от входа, когда уже войдешь внутрь, во дворе. Манштейн видел их еще в первоначальном состоянии: "вдоль стен с трех сторон, для удобства прислуги, расставлены низенькие, широкие лавки". Эти открытие сени с 20-х годов закрыты стеклянной перегородкой, как и в других местах азиатский тип помещений искажен разными пристройками.

Небольшой двор застроен весьма хаотично, без всякого плана, смотря по нужде; низкая ограда прикрывает руины гарема, и в ней – великолепная монументальная дверь. Ее наличники и косяки и весь верх из мрамора покрыты глубокой резьбой – в типе Ренессанса XV века (мраморные и майоликовые киоты, порталы), разнообразными орнаментами – то итальянскими (вазы с растениями, аканты на капителях, зубцы, овы), то арабо-персидскими (цветочный ковер в тимпане, разводы с маргаритками), то оригинальными (татарскими?) полосками тюльпанов и т.п. Даже в самой Италии эти врата считались бы памятником, достойным хранения в музее, для Крыма же это, конечно, драгоценность. В самом деле, двери эти оказываются, по надписи, исполненными в 1503 году. Она гласит: "владетель этого дворца и повелитель сей страны, султан всемилостивый Менгли-Гирей-хан, сын Хаджи-Гирей-хана, – да помилует Бог его и семейство его в обоих мирах. Этот великолепный вход и эти величественные врата сооружены по повелению Султана двух материков и Хакана двух морей, султана, сына султана Менгли-Гирей-хана, сына Хаджи-Гирей-хана 959 года" (= 1503 года). Но ближайшие для сравнения по орнаментике (особенно по угловым пальметкам) мраморные памятники раннего итальянского Ренессанса принадлежат 1470 годам (например, работы Mino da Fiesole и др.) – указание быстрого перехода итальянского искусства на Востоке, не лишенное интереса!

Между тем, двери эти стоят даже не на месте и никуда не ведут: они перенесены из старого дворца, бывшего в Салачике и построенного Менгли-Гиреем, но уже поставлены были на месте входа в гарем, и в прошлом веке служили входом в фонтанную, а ныне в угол гаремного двора. От времени врата очутились на некоторую глубину в земле, а их мраморная резьба изуродована грубой пестрой размалевкой, под которой Г.И. Котов нашел светло-зеленую окраску фонов и красную для орнаментов. Такая окраска указывала как бы на копию майоликового оригинала.

ПРОДОЛЖЕНИЕ >>