В разговоре с приставами Варлаам иной: особой лексикой, фра­зеологическими единицами он старается напомнить дозорным о своем сане: Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу лю­бят, деньгу прячут. Мало богу дают. Прииде грех велий на языцы земнии.

Нередко славянизмы используются Пушкиным как сред­ство пародирования стиля литературных противников, а также для достижения комических и сатирических эффектов.

Чаще всего такое употребление славянизмов встречается в «статейной», критико-публицистической прозе Пушкина. На­пример: «Несколько московских литераторов . наскуча звуками кимвала звенящего, решились составить общество . Г-н Трандафырь открыл заседание прекрасной речью, в которой трогательно изобразил он беспомощное состояние нашей словесности, недоумение наших писателей, подвизающихся во мраке, не оза­ренных светильником критики» («Общество московских литера­торов») ; «Приемля журнальный жезл, собираясь проповедовать истинную критику, весьма достохвально поступили бы вы, м. г., если б перед стадом своих подписчиков изложили предвари­тельно свои мысли о должности критика и журналиста и при­несли искреннее покаяние в слабостях, нераздельных с природою человека вообще и журналиста в особенности. По крайней мере вы можете подать благой пример собратий вашей .» («Письмо к издателю»); «Но и цензора не должно запугивать . и делать из него уже не стража государственного благоденствия, но грубого буточника, поставленного на перекрестке с тем, чтоб не пропускать народа за веревку» («Путешествие из Москвы в Петербург») и т. п.

Нередко ироническое и комическое употребление славянизмов и в художественной прозе Пушкина. Например, в «Станционном смотрителе»: «Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына . Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу . блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости».

Не чужд комического и сатирического употребления «славя­низмов» и поэтический язык Пушкина, особенно язык шутливых и сатирических стихотворений и поэм («Гавриилиала») и эпи­грамм. В качестве примера можно привести эпиграмму «На Фотия»:

Полу-фанатик, полу-плут;

Ему орудием духовным

Проклятье, меч, и крест, и кнут.

Пошли нам, господи, греховным,

Поменьше пастырей таких, —

Полу-благих, полу-святых.

Славянизмы на протяжении всей творческой деятельности Пушкина являются неотъемлемой частью лирики поэта. Если в ран­нем творчестве для создания поэтического образа славя­низмы привлекались чаще других слов, то в зрелых произведениях, как и в современной поэзии, художественный образ мог создаваться за счет особых поэтических слов, русских и старославянских по происхождению, и за счет нейтральной, общеупотребительной, раз­говорной лексики. В обоих случаях мы имеем дело с пушкинскими стихами, не имеющими себе равных в русской поэзии. Большой удельный вес имеют славянизмы в стихотворениях «Погасло дневное светило .», «Черная шаль», «Гречанка», «К морю», «Ненастный день потух .», «Под небом голубым .», «Талисман».

В лирических произведениях «Ночь», «Все кончено», «Сожженное письмо», «К А. П. Керн», «Признание», «На холмах Грузии .», «Что в имени тебе моем? .», «Я вас любил .» поэтический образ создается за счет общеупотребительной русской лексики, что не только не лишает произведения силы эмоционального воздействия на читателя, но заставляет читателя забывать о том, что перед ним художествен­ное произведение, а не действительное, искреннее лирическое излия­ние человека. Подобных поэтических сочинений русская литература до Пушкина не знала.

Таким образом, выбор церковнославянского или русского выражения основывается у Пушкина на принципиально иных принципах, чем у его предшественников. Как для «архаистов» (сторонников «старого слога»), так и для «новаторов» (сторонников «нового слога») важна ровность стиля в пределах текста; соответственно, отказ от галлицизмов или от славянизмов определяется стремлением к стилистической последовательности. Пушкин отвергает требование единства стиля и, напротив, идет по пути сочетания стилистически разнородных элементов. Для Ломоносова выбор формы (церковнославянской или русской) определяется семантической структурой жанра, т.е. в конечном счете славянизмы соотносятся с высоким содержанием, а русизмы — с низким, эта зависимость осуществляется опосредствованно (через жанры). Пушкин начинает как карамзинист, в его творчестве явно прослеживается карамзинистский «галло-русский» субстрат, и это обстоятельство определяет характер сближения «славянской» и «русской» языковой стихии в его творчестве. Однако позднее Пушкин выступает как противник отождествления литературного и разговорного языка — его позиция в этом отношении близка позиции «архаистов».

В 1827 г. в «Отрывках из писем, мыслях и замеча­ниях» Пушкин определил сущность главного критерия, с которым писатель должен подходить к созданию лите­ратурного текста: «Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но - в чувстве соразмерности и сообразности».

В 1830 г. в «Опровержении на критики», отвечая на упреки в «простонародности», Пушкин заявляет: « . ни­когда не пожертвую искренностию и точностию выражения провинциальной чопорности и боязни казаться про­стонародным, славянофилом и т. п.». Обосновывая теоретически и разрабатывая практиче­ски это положение, Пушкин в то же время понимал, что литературный язык не может представлять собой только простую копию разговорного, что литературный язык не может и не должен избегать всего того, что было нако­плено им в процессе многовекового развития, ибо это обогащает литературный язык, расширяет его стилисти­ческие возможности, усиливает художественную вырази­тельность. В «Письме к издателю» (1836) он формули­рует эту мысль с предельной четкостью и сжатостью: «Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков. Писать единственно языком разго­ворным — значит не знать языка».

В статье «Путешествие из Москвы в Петербург» (ва­риант к главе «Ломоносов») Пушкин теоретически обоб­щает и четко формулирует свое понимание взаимоотно­шения русского и старославянского языков: «Давно ли стали мы писать языком общепонятным? Убедились ли мы, что славенский язык не есть язык русский и что мы не можем смешивать их своенравно, что если многие слова, многие обороты счастливо могут быть заимство­ваны из церковных книг, то из сего еще не следует, чтобы мы могли писать да лобжет мя лобзанием вместо целуй меня». Пушкин разграничивает «славенский» и рус­ский языки, отрицает «славенский» язык как основу рус­ского литературного языка и в то же время открывает возможность для использования славянизмов в опреде­ленных стилистических целях.