Особенно ярко раскрывается тема «маленького человека» в творчестве А. П. Чехова. Исследуя психологию своих героев, Чехов открывает новый психологический тип – холопа по натуре, существа по душе и духовным потребностям пресмыкающегося. Таков, например, Червяков, который находит истинной наслаждение в унижении. Причины унижения «маленького человека», по мнению Чехова, - он сам.

У Андрея Платонова данная проблема получает особое звучание. У Платонова «маленький человек» - это «сокровенный человек». Сокровенный – свято хранимый, наделенный чем-то особенным, ценным.

В центре внимания автора в повестях «Ямская слобода», «Сокровенный человек» чаще всего мастеровые, деревенские правдоискатели, машинисты, «сироты» по своему душевному состоянию. Все они пребывают в своеобразном странствии, скитальчестве. Это специфически платоновские скитальцы или «душевные бедняки», убоявшиеся после событий революции «остаться без смысла жизни в сердце». И странствуют они в особом пространстве[2].

Безусловно, герои Платонова живут в условном мире, в пространстве мифа: в сущности все герои его – «маргиналы», т.е. люди, выбитые из гнезда, из под крова родного дома, из традиций.

Но кто же такой «сокровенный человек»? О чем он думает и мечтает?

Глава 2. «Сокровенный человек»

в рассказах и повестях А. Платонова

2.1. Слободской сирота Филат

Слободской сирота Филат, вечный поденщик у мещан-ямщиков в повести «Ямская слобода» - первый платоновский «душевный бедняк», «идущий снизу», - сирота в личном и социальном плане, вечный подсобный рабочий, человек-заплатка, который изживает свою обездоленность, побеждает все страшные следствия былого разбогащения и угнетения и прежде всего «отсутствие личности»[3].

В рассказе «Ямская слобода» есть герой – Филат. «Человек без памяти о своем родстве и жил разным слободским заработком: он мог чинить ведра и плетни, помогать в кузнеце, замещал пастуха, оставался с грудным ребенком, когда какая-нибудь хозяйка уходила на базар, бегал в собор с поручением поставить свечку за болящего человека, караулил огороды, красил крыши суриком и рыл ямы в глухих лопухах, а потом носил туда вручную нечистоты из переполненных отхожих мест.

И еще кое-что мог делать Филат, но одного не мог – жениться» [ 23, 42].

Было ему тридцать лет. «Филат немного гундосил, что люди принимали за признак дурости, но никогда не сердился» [ 23, 42].

«Дурной ты, Филат!» - говорил Макар, а сам пользовался его услугами.

Филат способен чувствовать.

«Филат до тех пор смотрел на непонятные звезды, пока не подумал, что они ближе не подойдут и ему ничем не помогут, - тогда он покорно заснул до нового лучшего дня» [ 23, 49]. «Падающие звезды с детства волновали его, но он ни разу, за всю жизнь, не мог увидеть звезду, когда она трогается с неба». [23 , 65].

Все люди в слободе пользовались услугами Филата, не замечая его самого, а лишь посмеиваясь над его физическим недостатком.

«- Ты короток, но глуп не особенно! – успокаивал Филата Сват.

- Да мне что, Игнат Порфирыч, весь век одними руками работаю – голова всегда на отдыхе, вот она и завяла! – сознался Филат.

- Ничего, Филат, пущай голова отдохнет, когда-нибудь и она задумается…[23 , 54]

«Филат не сообразил, но согласился: он не считал себя умным человеком» [23, 54].

То что Филат «был единственным и неповторимым мастером, способным пользовать всякое дворовое хозяйство», обнаружилось, лишь когда Филат ушел шить шапки к Свату, пока тот «не прогонит». Без Филата многие дела в деревне пришли в запустение, но и тогда люди не поняли Филата, по-прежнему просили его помочь по хозяйству. Филат «по доброте сердца никому не мог отказать» [23, 55]. Но и тогда люди не стали к нему относиться иначе.

Особенно остро Филат чувствует свое одиночество и непонятость. «Он никогда не искал женщины, но полюбил бы страшно, верно и горячо, если бы хоть одна рябая девка пожалела его и привлекла к себе с материнской кротостью и нежностью. Он потерял бы себя под ее защищающей лаской и до смерти не утомился бы любить ее. Но такого не случилось ни разу» [23 , 56]. «Иногда Филат был рад, что он один, но это бывало в особенно тяжелее минуты. «Филат дремал и думал о госте, что тяжело ему было сына и жену хоронить – хорошо, что у него нет никого» [23 , 63].

Филат любит свою работу. «В неугомонной суете ему всегда жилось легче: что-то свое, свое, сердечное и трудное, в работе забывалось» [23 , 56].

Тяжело переживает Филат расставание со Сватом. «Филат глядел на отбывающих с покорным горем и не знал, чем помочь себе в тоске расставания» [ 23, 66].

«Иногда Филату казалось, что если бы он мог хорошо и гладко думать, как другие люди, то ему было бы легче одолеть сердечный гнет от неясного, тоскующего зова. Этот зов звучал и вечерами превращался в явственный голос, говоривший малопонятные, глухие слова. Но мозг не думал, а скрежетал – источник ясного сознания в нем был забит навсегда и не поддавался напору смутного чувства (…) Душу свою Филат ощущал, как бугорок в горле, и иногда гладил горло, когда было жутко от одиночества и от памяти по Игнате Порфирыче [ 23, 70].

Но в конце рассказа эти смутные чувства пробуждают у Филата достоинство и даже некоторую гордость. Когда Макар говорит «хорошим людям погибель приходит, а таким маломощным как ты, надо прямо ложиться в снег и считать конец света!», Филат неожиданно для себя самого обижается и отвечает: «Для кого в снегу смерть, а для меня он – дорога» [23 , 80]. Обида – это проблески первого самосознания, когда человек впервые чувствует потребность защитить себя самого. «Филат почувствовал такую крепость в себе, как будто у него был дом, а в доме обед и жена». В конце повести происходит выход героя из плена Ямской слободы, осознание себя личностью, возвращение памяти.

2.2. Сокровенный человек – Фома Пухов

Фома Пухов – необычный человек, думающий, чувствующий, сопереживающий. «Когда был Пухов мальчишкой, он нарочно приходил на вокзал читать объявления -- и с завистью и тоской провожал поезда дальнего следования, но сам никуда не ездил» [23 , 133]. Повзрослев, Фома не тратил наивного, по-детски чистого, искреннего восприятия мира. Даже имя Пухова указывает нам на некую связь е евангелическим Фомой.

На первых порах этот платоновский машинист, способный резать колбасу на гробе жены в состоянии наивного озорства, «окаянства» («Естество свое берет»), попросту отмахивается от всех сложных вопросов. Какой-то задорный, озорной культ элементарщины, даже бездушия, арсенал нескольких словечек, поверхностной любознательности владеют Пуховым целиком. Элементарные вопросы – ответы исчерпывают (или скрывают) его душевный мир[4].

«Он ревниво следил за революцией, стыдясь за каждую ее глупость, хотя к ней был мало причастен» [23, 96 ]. Пухов «был любитель до чтения и ценил всякий человеческий помысел [23, 97], по дороге он разглядывает «всякие надписи и объявления». Даже море не удивляло Пухова – «качается и мешает работать». Одно только любит Пухов: свое дело. «Пухов влез в машинное отделение "Шани" и почувствовал себя очень хорошо. Близ машины он всегда был добродушен». [23 ,109] «Снов он видеть не мог, потому что как только начинало ему что-нибудь сниться, он сейчас же догадывался об обмане и громко говорил: да ведь это же сон, дьяволы!-- и просыпался» [23 , 140]. Герой Платонова много размышляет о жизни: «Но, ворочаясь головой на подушке, Пухов чувствовал свое бушующее сердце и не знал, где этому сердцу место в уме» [23 , 151].