Пропагандистскую работу в Татарском Штокман начал с понятной осторожностью, не сразу, но крайне целенаправленно. Начал он со стихов Некрасова и Никитина (видимо, социального содержания), а уже в середине зимы перешли к чтению вслух «Краткой истории донского казачества»- анонимного сочинения революционного содержания, где речь шла о делах Разина, Булавина и Пугачева, бранилось самодержавие и казачья полицейская служба недавних лет. Так, собираясь в скучные зимние вечера, вокруг Штокмана постепенно «после долгого отсева и отбора образовалось ядро человек в десять казаков». Отбор им был сделан строго классовый: рабочие с мельницы Котляров, Давыдко, Валет, батрак Михаил Кошевой, ремесленник Филька-чеботарь, небогатый казак Христоня. Пропагандистская деятельность Штокмана описана в романе с необычайной образностью: «Точил, как червь древесину, нехитрые понятия и навыки, внушал к существующему строю отвращение и ненависть. Вначале натыкался на холодную сталь недоверия, но не отходил, а прогрызал…»

Штокман прожил в Татарском весь 1913 год и половину следующего. Развязка произошла перед луговым покосом, то есть, видимо, в мае-июне 1914 года. Полицейский пристав со следователем нагрянули в Татарский и арестовали Штокмана. В доме, где он квартировал, был учинен обыск. Нашли «запрещенную » литературу, в частности какую-то книгу Плеханова. Были задержаны и допрошены Иван Алексеевич, Валет и Михаил Кошевой, и бывший работник у купца Мохова Давыдка. «Штокмана допрашивали последним». Он все отрицал, не дал никаких показаний, но у следователя уже собран был о нем достаточный материал, известно стало и о принадлежности его к РСДРП. На другой день Штокмана под конвоем увезли куда-то.

…Вновь появился Штокман в Татарском без малого через пять лет. Он приезжает именно в тот день, когда были арестованы и отправлены в Вешенскую семеро хуторских казаков, за то, что надевали погоны и вели «пропаганды, чтобы свергнуть Советскую власть».

В тот же день к полночи Котляров узнает, что арестованных казаков после краткого допроса в Вешенской расстреляли. «Не попадая ногами в валенки, Иван Алексеевич оделся, побежал к Штокману». Котляров возмущен: «Отойдет народ от нас…на что надо бы сничтожать людей? Что теперь будет?» «Он ждал, что Штокман будет так же, как и он, возмущен случившимся, напуган последствиями». Но тот спокойно «оделся, закурил, попросил еще раз рассказать причины вызвавшие арест семи, потом холодновато заговорил…». Он преподал Ивану Алексеевичу суровый урок понимания закономерностей классовой борьбы. Он не избегал жестких слов: «Размагнитился! Душок у тебя…Я за тебя возьмусь! Этакая дубина! Рабочий парень, а слюни интеллигентские…». Он решителен в выводах, целеустремленно горяч: «Уличен в действиях против нас? Готово! Разговор короткий, - к стенке! И тут нечего слюнявиться жалостью: хороший, мол, человек был ». «Вообще же переживать тут нечего. На фронтах гибнут лучшие сыны рабочего класса. Гибнут тысячами! О них – наша печаль, а не о тех, кто убивает их или ждет случая, чтобы ударить в спину. Или они нас, или мы их! Третьего не дано. Так-то, свет Алексеевич!» Штокман немедленно и очень энергично начинает помогать хуторскому ревкому вести дела. Он видит, что брожение среди казаков усиливается. Народ доведен до отчаяния. И когда он берется за шашку, то теряет меру сдержанности и осмотрительности. Льется кровь с обеих сторон. Штокман целиком отдается делу новой власти, он живет только борьбой за нее, отдает все силы, все помыслы. Для него не существует «личной жизни» вне революционного дела. Видимо, начавшееся восстание не застало Штокмана врасплох. Он, как и Иван Алексеевич, покинул Татарский, ушел из района, охваченного мятежом, и прибился к своим - к 5-му Заомурскому полку Красной Армии. Затем он перебрался в станицу Усть-Хоперскую, где собралось большое число коммунистов и советских работников, бежавших из восставших станиц. Потом вместе со своими товарищами он влился в состав 1-ого Московского полка. Полк участвует в боях с повстанцами: где в это время непосредственно находился Штокман в положении рядового бойца. Разумеется, его партийный опыт и революционный стаж создают ему немалый авторитет среди красноармейцев и политработников. Около середины апреля 1919 года в Усть-Хоперскую прибыл Сердобский полк, сформированный из саратовских крестьян: личный состав его в сильнейшей степени был подвержен мелкобуржуазным кулацким влияниям, командование состояло из скрытых белогвардейцев, готовивших измену, комиссар оказался слаб. Штокман видел грозящую опасность мятежа, пытался повлиять на нерешительного комиссара, но тщетно. Затем Штокман открыто выступил против антисоветски настроенных сердобцев, произошло острое столкновение, едва не кончившееся перестрелкой. В тот же вечер он посылает Кошевого в политотдел 14-й советской дивизии с донесением о тревожном положении в Сердобском полку. С рассветом 27 апреля начался открытый мятеж, предатели-командиры накануне успели договориться с казаками-повстанцами. Полк собрался на митинг, в самом начале его комиссар, не успев сказать двух слов, был растерзан разъяренной толпой мятежных красноармейцев. Штокман понимал отчаянность положения. Он не колебался ни секунды. С криком – «Слово! Слово рядовому бойцу!» - прорвался к столу, служившему трибуной. Он попытался переломить настроение мятежного полка страстным призывом сохранить верность революции. «Вас предали казачьим генералам ваши изменники-командиры! Они бывшие офицеры – обманули доверие Советской власти…».

Опытнейший политик Штокман, пытается расколоть непрочное единство мятежной толпы, отделить рядовых от сознательных противников, выиграть время. Но уже поздно. В него целятся из винтовки, он видит это, но не отступает: « - Не смей! Убить всегда успеешь! Слово – бойцу-коммунисту! ». Следует выстрел: «Штокман, ломая руками грудь, упал на колени, поник обнаженной седоватой головой.… И тот час же, нагнувшись, снова вскочил на ноги». Опять гул толпы покрыл его голос: «Но коммунизм будет жить!…Товарищи!…Опомнитесь!…»

Это были его последние слова. Второй выстрел оборвал жизнь коммуниста Штокмана, он упал под ноги сгрудившихся вокруг него мятежников и не поднялся. В романе «Тихий Дон» казаки далеко не сразу разобрались в исторических событиях, совершив немало непоправимых ошибок.

М. А. Шолохов в романе приводит два обращения Троцкого к войскам – «Восстание в тылу» и «Приказ». Эти документы свидетельствуют, что причинами восстания, по его утверждению, стали «контрреволюционные плутни, кулацкие интересы и темнота массы казачества». Ни слова в них о массовых расстрелах, лишь о несправедливостях: «Возможно, что казаки терпели какие-либо несправедливости от отдельных проходивших воинских частей или от представителей Советской власти». Потом следует предписание: «Важнейшей задачей по этому является сейчас очищение Дона от мятежа и мятежников». Это мстительное безрассудство раздражало казаков. Вот реакция Григория Мелехова: «Григорий докончил читать, мрачно усмехнулся. Статья наполнила его озлоблением и досадой». а Мишке Кошевому запомнились слова: «…гнезда бесчестных изменников должны быть разорены». И не прислушивался он больше к невнятному голосу жалости, рубил пленных, «красного кочета» пуская под крыши куреней, убил столетнего деда Гришаку, поджег дом Коршуновых.