Гаврила Романович Державин - поэт 18 века. Верной характеристикой данного столетия служат слова Радищева, что оно было «безумно и мудро». В России шли в жизнь идеи, зародившиеся во Франции, возвышавшие человеческие личности, был рост национального подъема, промышленности, науки и просвещения.

Поэзия Державина своей основной темой берет человека. В этом заключены ее новаторское значение и сила влияния на последующее развитие литературы. Описания у Державина столь подробны и живописны, как голландские и фламандские художники 17 века, изображавшие на своих натюрмортах плоды, дичь и вино, играющее в хрустале. »…роскошь, прохлады, пиры, казалось, составляли цель и разгадку жизни.

Со всеми своими благоразумными толками об «умеренности» Державин невольно, может быть часто бессознательно, вдохновляется восторгом при изображении картин такой жизни…» – писал Белинский. Державин пишет о людях, о своем к ним отношении, и в его стихах личность автора не скрывается в тени, а выходит на первый план. В стихах появляется сам Державин, он выступает со своими собственными мыслями, делами, заботами, как друзьями, так и врагами, живые образы в образы поэзии – это большой шаг в сторону развития русской реалистической поэзии.

В поэзии Державин создал свой собственный образ – образ поэта, неподкупного борца за правду, смело разговаривающего с царями, не боящегося говорить сильным мира сего даже самые неприятные истины. Многие оттенки настроений поэта, отзвуки его личной жизни можно найти почти в каждом стихотворении. Они являются фактами биографии Державина и сохраняют с ней теснейшую связь.

Державин описал созданный автопортрет в стихотворении «Тончию» (1801):

Иль нет: ты лучше напиши

Меня в натуре самой грубой,

В жестокий мраз, с огнем души,

В косматой шапке, скутав шубой,

Чтоб шел, природой лишь водим,

Против погод, волн, гор кремнистых,

В знак, что рожден в странах я льдистых,

Что был прапращур мой Багрим.

Именно таким художник Тончи и написал Державина – сидящим на скале среди снежного поля, в шубе и шапке, и этот портрет получил наибольшую известность.

Также портреты Державина пишет художник Боровиковский.

Ранний портрет поэта (не позднее 1793 года), известный по гравюре Гейзера, создает необыкновенно живой и правдивый образ поэта, несмотря на то, что Державин изображен в официальном костюме – мундире правителя наместничества.

Маленький портрет в круге относится, возможно, к концу 1794 или к началу 1795 года. Несколько небрежная, как бы незаконченная манера письма позволяет думать, что портрет первоначально предназначен для перевода в гравюру.

Пейзажный фон этого портрета не вполне удачно связан с фигурой, он не очень гармонирует и с обликом Державина в чиновном мундире, украшенном орденскими знаками, с указующим жестом руки. Отчасти эта противоречивость образного строя объяснялась характером самой модели.

Прямой и правдолюбивый, в высшей степени наделенный сознанием своего человеческого достоинства и чести, Державин не был лишен простодушного тщеславия и склонен был преувеличивать значение собственной служебной деятельности.

Это твердое сознание неотделимости своего существования и долга как человека от интересов сословного государства сказалось не только в оттенке официальности выше рассмотренного поэта, но и на художественной концепции прекрасного небольшого изображения 1795 года.

В лице Державина, вылепленном правдиво и строго, есть та простота и грубоватость, в которых угадывается трудная жизненная школа, пройденная писателем, его неуживчивый и «нельстивый нрав». Исполнена выразительности и твердая осанка Державина, представленного в кабинете у стола на фоне полок с книгами. Левая часть интерьера сокрыта зеленой драпировкой, образующей фон для фигуры Державина в светло-синем сенаторском мундире и с орденом на красноватой ленте.

Рука демонстративно указывает на бумаги и рукописи, лежащие

на столе. На них отчетливо читаются надписи: «опре(деление) общего собрания», «доп(рошен)», «неви(нность) и название прославленной державинской оды «Бог». Слева видна картина с изображением моря с кораблем. В объяснениях оды «К Меркурию. В новый 1794 год» Державин пишет по поводу слов «среброчешуйну океану»: «под сим изображается мореходство, приносящее богатство». Поэт намекает здесь на свое назначение 1 января 1794 года президентом коммерц-коллегии. В портрете картина с силуэтом корабля на море также должна указывать на занятие Державина по части государственной коммерции, в то время как деловые бумаги и рукописи на столе – на его деятельность в сенате и как на поэта.

Боровиковскому надлежало, таким образом, не просто запечатлеть неповторимую личность Державина, но и рассказать о важности исполняемых им обязанностей. Показывая значительность его фигуры как государственного деятеля и поэта, художник прибегал к языку иносказаний и атрибутов, т.е. к тем опосредствованным приемам характеристики, которые применялись всякий раз, когда требовалось возвеличить портретируемого, создать его парадное изображение.

Во время службы в Петербурге, Державин сближается с литераторами и входит в дружеский литературный кружок, душой которого был Н.А.Львов. Интересы таких поэтов, как Капнист, Хемницер оказались близкими Державину. Поэты сблизились на почве недовольства существующей поэзией. Они были заняты поисками путей создания самобытной оригинальной поэзии. Многие поэты, связанные с Сумароковым, утрачивали вкус к оде и пытались найти себя в других жанрах. Херасков трудился над созданием героической поэмы «Россияда», которую создал в 1779 году. Богданович плодотворно работал над шутливой поэмой «Душенька» . Княжнин все силы отдавал драматургии.

Львов пропагандировал в дружеском кружке народную песню.

К 1790 году он выпустил специальный сборник русских народных песен (в него вошло, кроме нескольких позднегог происхождения мелодий, большое количество подлинных

произведений народного певческого искусства), руководствуясь желанием понять неповторимое своеобразии этих старинных

творений народа, в простом и строгом гармоническом складе которых он усматривал общность с древнегреческими песнопениями. В ближайшие за тем годы Львов создает собственные поэмы в народном духе («Русской», 1791; «Добрыня», 1796), где не только заимствует отдельные образы и мотивы былин, но и пытается применить принципы народного «вольного» стихосложения, котрое, по его мнению, ближе, чем классические формы стиха, подходит к особенностям русского языка и может внести в современную поэзию «больше гармонии, разнообразия и выразительных движений». Подобные искания были присущи и Радищеву («Бова», 1798-99). Они увлекли и Капниста, который в начале 1790-х годов задумал перевести безрифменными стихами оссиановскую поэму «Картон», а впоследсвии отстаивал правомерность употребления «размеров простонародной песни» для перевода «Илиады» Гомера.