М.М. Пришвин стоял у истоков краеведческой работы в Ельце. В дневнике и в романе «Кащеева цепь» описывается создание музея, который был расположен тогда на Торговой улице (Мира). Сейчас на этом месте стоит Дом торговли. Елецкое краеведение многим обязано Пришвину. Художник в нем был еще и философом, ученым, требовавшим от человека постоянного осмысления окружающего: «Наша Россия, как родина наша, очень маленькая, такая, какой мы видим ее с нашей родной колокольни, чувство родины дает нам представление, подобное тому чувству, которое в древности создало образ плоской земли. Когда к чувству присоединилось знание, земля стала шаром. Так наша родина Россия, если мы узнаем географию, станет для нас отечеством: без знания своей родины она никогда не может быть для нас отечеством.

Вопрос: Что означает слово родина и слово отечество, какая между ними разница? Ответ: родина – место, где мы родились, отечество – родина, мною созданная»[48].

И сегодня мысли Пришвина поражают своей глубиной и актуальностью. Если мы хотим, чтобы наши дети осознали свою родину и почувствовали, что такое отечество, мы обязаны дать им такую возможность. Описание, узнавание и сохранение пришвинского Ельца поможет нам решить эту задачу.

§2. Особенности изображения родной природы в творчестве М.М. Пришвина.

В 1920-е годы М.М. Пришвин писал М. Горькому, что человека «без земли и неба» он не признает, а литература, лишенная связи с родной природой, по его мнению, не отражает полноту бытия.

Большое место поэтому в творчестве Пришвина уделяется изображению родной природы, ее пейзажей.

«Пейзажи М.М. Пришвина уникальны по насыщенности материей, - отмечает Т.Я. Гринфельд-Зингурс. – Они конкретны и пластичны, благодаря чему и лирико-философское повествование, стихия чувств, и логика размышлений воспринимаются зримо, достоверно, в изиобилии выразительных «предметов», чудесных «мелочей» и неожиданных подробностей из «быта» флоры и фауны»[49].

Наиболее живописные полотна Пришвина связаны с родной природой, среднерусским подстепьем.

Пришвин – писатель, чувствующий гармоничность природы родного края. Прекрасно, что зреет рожь, «отдельные колоски зацветают», что «великаны колосья маячат на высоких соломинах», что «бесхвостая сорока села на ближайшее дерево, все другие прилетели к ней».

Иногда образы родной природы навевают воспоминания о произведениях искусства, созданных человеком: «Хмель местами вовсе обвил ольху и черемуху, и одна зеленая ветвь, пробиваясь из-под хмеля, старого, прошлогоднего, была похожа на Лаокоона, обвитого змеями»[50].

Природе присуще чувство соразмерности и ритма:

«Есть в природе постоянное стремление к ритму. Бывает, встанешь рано, выйдешь на росу, радость охватит и тут решаешь, что надо каждое утро так выходить. Почему же каждое? Потому что волна идет за волной…»[51].

Живописность изображения родной природы Пришвиным связана с общей тенденцией искусства 1 пол. XX века – запечатление наряду с гражданскими идеями сознание жизненной ценности и собственной вечной значимости окружающего мира. Природа «переносилась на полотна осязаемо и с уважением к ней»[52].

Так, В.Д. Поленов «никогда не прибегал отделкой деталей»[53]. И.И. Шишкина за удивительную верность матери считали портретистом-психологом природы: он писал реальный облик лесных стволов, «изображенных трещинами-морщинками»[54]. И.Е. Репин писал в воспоминаниях «Далекое и близкое»: «Мой главный принцип в живописи: материя как таковая»[55]. Общеизвестны слова К.А. Савицкого о «Корабельной роще» И.И. Шишкина: …сосной на выставке запахло! Солнца, свету прибыло!»[56]. К.А. Савицкий, страстно защищая в картинах Шишкина эпичность и торжественность, также заинтересованно отстаивал физическую точность отражения.

М.М. Пришвин воспринимал природу родного края в четких и ясных контурах. В тщательности вырисовки картин природы его можно сравнить с И.И. Шишкиным. «Мое настоящее искусство – живопись, - говорил Пришвин – но я не могу рисовать, и то, что должно быть изображено линиями и красками, я стараюсь делать словами, подбирая из слов цветистее, из фраз то прямые, как стены древних храмов, то гибкие, как в завитках рококко»[57].

Стремясь показать красоту родной природы, ее насыщенность красками, Пришвин создает живописные картины в своих повестях и миниатюрах. «Разольется река и неодетые деревья там и тут верхушками торчат из-под воды, и на этих сучках собирается столько всяких маленьких темных зверушек, что иная веточка от них кажется похожей на гроздь черного винограда»[58]; «Соберитесь в себе до конца в лесной тишине, и тогда, может быть, усмотрите, как, напряженным лбом своим белым и мокрым под красным, ярко-желтым или лиловым платочком, поднимает сыроежка над собой земляной потолок с мохом, хвоинками, веточками и ягодками брусники»[59].

Чувственно воспринимаемая природа все более приближается к человеку, создается иллюзия ощущения материального. Это и есть тот эффект, которого добивается автор, устанавливая родственные отношения с миром средней полосы России.

Поэтому, по мысли Т.Я. Гринфельд-Зингурс, «природа, благодаря верному глазу художника и его «терпеливым раскопкам», воссоздается земной, с ощущаемой массой, весом, с пятнами и щербатинами, иногда ясной и светлой, иногда с ужасным холодом и гримасой распадков и оврагов, народной и узнанной»[60].

Хорошо зная природу родного края, Пришвин описывал в своих произведениях мельчайшие ее детали – травинки, хвоинки, веточки, насекомых:

Какое чудесное утро: и роса, и грибы, и птицы… Но только ведь это уже осень. Березки желтеют, трепетная осина шепчет: «Нет опоры в поэзии: роса высохнет, птицы улетят, тугие грибы все развалятся в прах… Нет опоры…» И так надо мне эту разлуку принять и куда-то лететь вместе с листьями.[61]

Описание природы среднерусского подстепья требовало от Пришвина неярких, приглушенных красок. Это тоже было отчасти связано с тенденциями реалистического изображения действительности в русском искусстве I пол. XX века. «Отказываясь от парадных звучных красок классицистов, они [художники-реалисты] приближали искусство к действительности, писали серые облака, родные сумерки и пасмурные окрестности»[62]. Так, Ф. Васильев, испытывая тяготенье к передвижникам, выражал тональное единство картины в значительном погашении цветности»[63]. Художники выполняют пейзажи с оттенками, не утрируя естественных красок среднерусского облачного неба.

Устоявшаяся манера Пришвина в изображении цвета – определенность, основные цвета, отсутствие сложенных оттенков. Редко можно прочесть у него переливчато-сине-зеленом жучке, о неожиданной для средней России оранжевой заре, на которой отпечатались силуэты избушек, овинов, лозин. Как отмечает Н.В. Борисова, «цветовая палитра Пришвина глубоко символична и несомненно подчинена художественному замыслу» (Борисова, 1996, 91)

Т.Я. Гринфельд-Зингурс сопоставляет цветовую гамму в пейзажах М.М. Пришвина и К.Г. Паустовского[64]. Симфония красок К.Г. Паустовского говорит о том, что автор воспринимает среду не только романтически яркой, звонко-звучной, но и продолжает в своей прозе живописные традиции И.А. Бунина. Певец светлых начал и романтических характеров, К.Г. Паустовский был его сторонником преимущественно ярких красок[65]. по мнению ученых, сравнивающих цветовые и световые эпитеты М.М. Пришвин следовал народной разговорной манере определять цвета, К.Г. Паустовский же вырос в литературных традициях[66].