Свои рассказы автор писал легко, не задумываясь, брал талантом, но прекрасно понимал, что на одном таланте без большого жизненного материала долго не продержишься.

Надо было уходить в жизнь, и Куприн, не задумываясь, бросился в неё. Он изъездил всю Россию, меняя одну профессию за другой. Он изучил страну и знал её во всех её качествах, любил жить одной жизнью с простыми людьми, выспрашивать их, следить за ними, запоминать их язык, их говор.

Корней Чуковский описывал один из таких «выходов в жизнь»: «И началось особенное – купринское – кружение по городу. Неутомимый пешеход, Александр Иванович вечно рыскал из улицы в улицу в азартной погоне за новыми впечатлениями. В тот день ему нужно было побывать и на митинге работников прилавка, и на съезде каких-то сектантов, - кажется, скопцов или баптистов, - и в психиатрической лечебнице доктора Прусика, чтобы потолковать с глазу на глаз с каким-то необыкновенно интересным лунатиком.

Когда я спрашивал: «А как же рассказ?» - он только улыбался в ответ, и мне приходилось безропотно шагать вслед за ним с тремя или четырьмя его спутниками, число которых неуклонно росло, так как Куприн был человек компанейский и всегда на ходу привлекал к себе всё новых и новых людей. На Васильевском к нам присоединился художник Петя Троянский, добрый малый, усердно сотрудничавший в редактируемом мною журнале.»

И так постепенно, из года в год, Куприн стал таким же бывалым человеком, как Горький, с которым он потом подружился, как Лесков, - стал знатоком своего народа и его описателем. Поэтому он никогда не чувствовал недостатка материала. Всё занимало его, и обо всём он рассказывал живо, со вкусом, ни на минуту не сомневаясь в том, что это интересно и всем окружающим.

Его требования к себе, как писателю-реалисту, изобразителю нравов, буквально не имели границ. Оттого-то и произошло, что с жокеем он умел вести разговор, как жокей, с поваром – как повар, с матросом – как старый матрос. Он по-мальчишески щеголял этой своей многоопытностью, простодушно гордился ею перед другими писателями, ибо в том и заключалось его честолюбие: знать доподлинно, не из книг, не по слухам те вещи и факты, о которых он говорит в своих книгах.

Ещё будучи офицером, Куприн ездил в Петербург держать экзамен в Академию генерального штаба. Экзамена он не выдержал, но поездка помогла ему установить связь с журналом «Русское богатство» и несколькими писателями.

С тех пор, несмотря на беспрерывные скитания иногда по самым забытым и глухим углам страны, Куприн не прерывал эти связи. Он познакомился с Чеховым, часто бывал у него в Ялте на Аутке и сдружился там с Буниным, Горьким, Фёдоровым, писателем-доктором Елпатьевским и со всем чеховским окружением.

В Балаклаве Куприн написал один из самых обаятельных своих рассказов «Листригоны». Несомненно, все повести Александра Ивановича Куприна автобиографичны. И эта не является исключением. Все мечтатели и все влюблённые в жизнь в его рассказах – это он сам, Куприн, цельный и непосредственный человек, не знающий ни рисовки, ни позы, ни резонёрства. Поэтому его неудержимо тянуло к таким же простым и ярким людям, каким он был сам.

Куприн с восторгом принял февральскую революцию, но по отношению к Октябрьской революции он занял противоречивую позицию. Он гневно восстал против врагов Октябрьской революции и вместе с тем сомневался в её успехе и в её подлинно народной сущности.

В этом состоянии растерянности Куприн эмигрировал в 1919 году во Францию.

Поступок этот был не органичен для него, был случаен. За границей он тяжело тосковал по России, почти бросил писать и, наконец, весной 1937 года вернулся в родную Москву.

Он был тяжко болен и умер 25 августа 1938 года.

Куприн и революция.

Февральская революция 1917 года застала Куприна в Гельсингфорсе, откуда он немедленно выехал в Петербург. В потрясших страну переменах он увидел подтверждение своим мечтаниям о будущей, свободной и сильной России. С самых первых «дней свобод» Куприн становится темпераментным газетчиком-публицистом, а вскоре берётся редактировать эсеровскую газету «Свободная Россия». В статьях Куприна, написанных в первые месяцы после Октября, отразилась двойственность и противоречивость его отношения к революции. Он пишет о «кристальной чистоте» вождей большевиков, но выступает против конкретных шагов Советской власти – продразвёрстки, политики военного коммунизма; писателя страшат насильственные методы подавления контрреволюции.

Куприн высоко ценит нравственный и духовный подвиг русского народа, его героическую историю и свободолюбивые традиции. Он исполнен глубокой веры в светлое будущее России: «Нет, не осуждена на бесславное разрушение страна, которая вынесла на своих плечах более того, что отмерено судьбою всем другим народам. Вынесла татарское иго, московскую византийщину, пугачевщину, крепостное бесправие, ужасы аракчеевщины и николаевщины, тяготы непрестанных и бесцельных войн, начатых по почину деспотических шулеров или по капризу славолюбивых деспотов – вынесла это непосильное бремя и всё-таки под налётом рабства сохранила живучесть, упорство и доброту души… Вспомните декабристов, петрашевцев, народовольцев, переберите в уме весь кровавый синодик наших современников, борцов, сознательно погибших на наших глазах за святое и сладкое слово – Свобода.… Вспомните и нашу многострадальную литературу, этот термометр угнетённого общественного самосознания. Она задыхалась, принужденная к молчанию, надолго совсем замолкала, временами жалко млела, но никогда и никто не мог поставить её на колени и приказать говорить холопским языком…»

Но страшная разруха, надвигающаяся на страну, ужасает Куприна. Это навязчивое слово встречало его всюду: он натыкался на него в газетах, манифестах и приказах, в вагонных разговорах и в семейной болтовне. Зловещие симптомы разрухи Куприн видит повсюду: и в бесконечных очередях за хлебом, и в разложении петроградского гарнизона, и в начавшемся неуклонном развале русской армии. Революционер, в представлении писателя, должен быть воплощением высшей справедливости и внутренней силы, иначе он не имеет права распоряжаться человеческими судьбами. Такого образа нет в произведениях Куприна. Но есть герои, которые поклоняются высокому идеалу и не прощают себе слабость. Этот воистину купринский взгляд на потрясенный революцией мир выражен в рассказе "Река жизни" (1906).

В этом рассказе он мастерски рисует картину «оподления» человеческой души. С большим мастерством показывает он и хозяйку меблированных комнат Анну Фридриховну, и её возлюбленного – отставного поручика Чижевича, на истасканном лице которого «как будто написана вся история поручиковых явных слабостей и тайных болезней», и преждевременно развращённых детей хозяйки – подростков Аличку и Ромку, и совсем маленьких, но уже отравленных окружающеё тлетворной атмосферой её младших сыновей – Атьку и Этьку.

Внезапно в это царство победоносной, торжествующей пошлости врывается человеческая трагедия. В меблированный комнаты Анны Фридриховны приходит неизвестный студент и, заказав номер, садится писать письмо. Письмо студента – это его исповедь, после которой он кончает жизнь самоубийством. Участник революционного движения, студент на допросе у жандармского полковника смалодушничал, струсил, выдал своих товарищей и вынужден сам себе подписывать смертный приговор, ибо «в теперешнее великое огненное время позорно и тяжело, и прямо невозможно» жить таким, как он.