Далее следует предлагаемое Тайлором понимание эволюционизма в науке о культуре, его “кредо” эволюционизма. “История человечества есть часть или даже частичка истории природы”, и человеческие “мысли, желания и действия сообразуются с законами столь же определенными, как и те, которые управляют движениями волн, сочетанием химических элементов и ростом растений и животных”. К числу важнейших из этих законов относятся, с одной стороны, “общее сходство природы человека”, с другой — “общее сходство -обстоятельств его жизни”. Действием этих причин объясняется единство человечества и единообразие его культу­ры на сходных ступенях развития. В то же время эти ступени являются стадиями постепенного развития, и каждая из них — не только продукт прошлого, но и играет известную роль в формировании будущего. “Даже при сравнении диких племен с цивилизованными народами мы ясно ви­дим, как шаг за шагом быт малокультурных обществ переходит в быт более передовых народов, как легко распознается связь между отдель­ными формами быта тех и других”. Таким образом, все народы и все Культуры соединены между собой в один непрерывный и прогрессивно развивающийся эволюционный ряд. Особо подчеркивается постепенный характер этой эволюции: “новейшие исследователи” сходятся с Лейбни­цем (и, стало быть, расходятся с некоторыми другими философами и есте­ствоиспытателями) в том, что “природа никогда не действует скачками”.

Некоторые из этих положений сопровождаются оговорками, показы­вающими, что автор “Первобытной культуры” был проницательнее дру­гих своих единомышленников. Он как бы предвидел по крайней мере часть тех возражений, которые встретят эволюционистские идеи позднее, в XX столетии. В частности, он понимал, что в культуре много не только общечеловеческого, универсального для одних и тех же стадий развития, но, и специфичного для отдельных народов. “Хотя обобщение культуры известного племени или народа и отбрасывание индивидуальных част­ностей, из которых она состоит, не имеют значения для окончательного итога, однако мы должны отчетливо помнить, из чего складывается этот общий итог”. Те, кто не видит деревьев из-за леса, не лучше тех, кто не видит леса за деревьями. Эта мысль Тайлора вполне отвечает концеп­ции нашей современной этнографии — изучать и общее, и особенное в культуре народов.

Понимал Тайлор и то, что эволюция культуры — это не только ее самостоятельное, независимое развитие, но и результат исторических воз-юйствий и заимствований. “Цивилизация есть растение, которое чаще бывает распространяемо, чем развивается само”. Позднее именно эта идея была поставлена во главу угла этнографами-диффузионистами в их борьбе против эволюционизма. Проблема до сих пор остается во мно­гих своих конкретных решениях спорной, но в современной, исторически ориентированной этнографии преобладает стремление преодолеть обе крайности.

Наконец, Тайлор отдавал себе отчет в том, что культурное развитие совершается не так уж прямолинейно. Он подчеркивал сложность и не­однозначность ценностного аксиологического сопоставления культурных достижений, которые только “по общему смыслу фактов” позволяют признать, что варварство опередило дикость, а цивилизация — варварство. На ряде примеров он показал, как “неопределенны должны быть выводы из этих общих и приблизительных оценок культуры”, и тем са­мым предвосхитил идеи еще одного антиэволюционистского направле­ния в позднейшей этнографии, культурного релятивизма с его тезисом о несопоставимости и равноценности всех культур. Культурный реляти­визм несовместим с признанием исторического прогресса, за что подверг­ся сокрушительной критике и у нас, и за рубежом, но все же мы в извест­ной мере отдаем должное его рациональному зерну — уважению к куль­турному достоянию всех народов.

Таким образом, концепции классического эволюционизма в этногра­фии развиваются в “Первобытной культуре” с определенными оговор­ками. Эти концепции сформулированы здесь не так жестко, как в рабо­тах многих других эволюционистов, да и в предыдущей книге Тайлора “Исследования в области древней истории человечества”. Все же и в “Первобытной культуре” автор не пошел дальше подобных оговорок. Для Тайлора как эволюциониста важнее всего было показать культур­ное единство и единообразное развитие человечества и, преследуя эту главную цель, он нечасто оглядывался по сторонам.

Большое внимание уделено в “Первобытной культуре” теоретиче­скому обоснованию прогресса в культурной истории человечества. Во­прос этот в те времена не был академическим. Согласно креационистской концепции богословов люди были сотворены уже с определенным (и немалым) уровнем культуры: сыновья Адама занимались земледелием и скотоводством, их ближайшие потомки построили корабль-ковчег, пы­тались построить из обожженного кирпича Вавилонскую башню и т. п. Но если так, то откуда взялись дикие охотники и рыболовы? Чтобы объ­яснить это, креационисты в начале XIX в. стали утверждать, будто после акта творения история культуры пошла двумя путями: вперед по пути развития цивилизации и назад по пути вырождения, деградации, рег­ресса. Вот эту-то теорию разоблачали с 1860-х годов многие эволюцио­нисты, и активнее всех Тайлор.

Нередко приходится читать, что, так как в те времена учение церкви было частью идеологического истеблишмента и выступать против него приходилось с осторожностью, Тайлор делал это в мягкой, уклончивой форме. На самом деле он решительным образом выступил против обра­щения ученых к библейской традиции. “Не может не вызывать само по себе возражения стремление при исследовании вопроса о древнейшей цивилизации основывать научное воззрение на “откровении” (т. е. на “свя­щенном писании”). По моему мнению, было бы неизвинитель­но, если бы ученые, видевшие на примере астрономии и геологии печаль­ные результаты попытки основать науку на религии, поддерживали та­кую же попытку в этнологии”. Он привлек внимание и к тому, что даже обращение к “откровению” отнюдь не решает вопроса. “Можно заметить кстати, что учение о первоначальной цивилизации, дарованной будто бы человеку божественным вмешательством, вовсе не делает необходи­мым предположение, что эта первоначальная культура была высокого уровня. Защитники его вольны признать точкой отправления культуры любое состояние, какое им кажется наиболее вероятным”. Этот-то до­полнительный логический аргумент Тайлора и рассматривают часто не­верно, как допущение возможности божественного вмешательства, ус­тупку церковникам.

Отстаивая идею прогресса культуры и показывая его в своей книге, Тайлор, как и во многих других случаях, избегал таких крайностей, как полное отрицание возможностей регресса. Он указал на возможные при­чины попятного движения, привел ряд известных ему фактов культурной деградации. Но все это отнюдь не говорит о какой-то половинчатости его взглядов. Вопрос о соотношении прогресса и регресса в истории чело­вечества Тайлор решал вполне однозначно. “Если судить по данным ис­тории, то первоначальным явлением оказывается прогресс, тогда как вы­рождение может только последовать ему: необходимо ведь сначала до­стигнуть какого-то уровня культуры, чтобы получить возможность утра­тить его”. И еще определеннее: “Вообще прогресс далеко преобладал над регрессом”. Существенно, что, обосновывая этот тезис, Тайлор пре­одолел собственно эволюционистский подход к делу и указал на значе­ние исторических контактов для сохранения “плодов прогресса”. То, что где-либо достигнуто, широко распространяется, и таким образом за­трудняется утрата культурного достояния человечества, даже если ка­кая-то часть последнего это достояние утратила.