Мы говорим о стиле, однако введение нового архитектурного стиля немыслимо вне смены градостроительной интенции. Так, «исторически сложившийся усадебный характер планировки и застройки Москвы, устойчивые традиции ее зодчества послужили причиной слабого распространения новых архитектурных форм и приемов, регулярного строительства по «образцовым» проектам, сыгравшим важную роль в первоначальной застройке Петербурга. Не привилась в Москве и система «сплошной застройки», так как при усадебном расселении здесь стало традиционным расположение жилого дома в глубине участка, хотя градостроительные требования и в Москве диктовали размещение жилых домов с симметричной композицией фасадов по красной линии»[16].

Что важно при рассмотрении петровского урбанизма: критерием ценности архитектуры, приобретавшей важное общегосударственное значение, становится ее целесообразность с точки зрения интересов государства. Этим определялось резкое повышение объема утилитарного строительства (на первое место выдвигается градостроительство, строительство производственных и общественных сооружений, жилых домов), что означает утрату монументальным культовым зодчеством своего ведущего положения. Соответственно, меняется медиум. Меняется и облик.

Эмоциональная экзальтация, окружающая, подобно ауре, средневековые храмы как своего рода «полюса духовности» – экзальтация, которая могла колебаться от приподнятости до экстатичности (стигматиков или флагеллянтов – на Западе, юродивых – в России) – отправляла вполне «мирские» функции синтеза сообщества (субъективно переживаемое как «сообщество верующих») и, что главное, синтеза определенного психотипа (склада личности), совпадающего с тем, что можно было бы назвать «коллективным квазисубъектом» определенной исторической эпохи.

Формирование эстетических предпочтений, на основе которых происходит выбор тех или иных образных характеристик архитектурной среды - сложный процесс, отражающий содержание духовной жизни общества. немаловажную роль в числе факторов, влияющих на этот процесс, играет архитектура предшествующего времени, создающая оценочные стереотипы. Архитектура Москвы и других русских городов ХVII века, нарядная, сложная, покрытая многоцветным "узорочьем", в большой степени предопределила склонность заказчика петровской эпохи к пышному декору фасадов и интерьеров[17].

Действительно, Петр и его современники встретились с архитектурным чужим – европейскими городами. Однако города были разные (и разница эта не могла слиться просто в индифферентную «чуждость»): «аккуратные голландские городки, прорезанные каналами и застроенные небольшими домами; окруженные крепостными стенами тесные средневековые «бурги» Германии с громадными готическими соборами; наконец, Версаль с его строгой регулярностью, грандиозным парком, фонтанами и стрижеными деревьями. Столь же разнообразен был и характер зданий – от безудержной пластической щедрости южнонемецкого и итальянского барокко до строгих ордерных форм восточного фасада Лувра и лондонских построек Иниго Джонса и Кристофера Рена.

Что из этого богатства казалось привлекательным и потому имело шанс быть воспроизведенным в России? Этот вопрос очень важен для понимания природы европеизации архитектуры петровского времени. Очевидно, должна была действовать система своеобразных «фильтров» пропускающая (или не пропускающая) в архитектурный обиход те или иные композиционные или формальные приемы. Эти фильтры следует искать в системе ценностных ориентаций эпохи».

Для допетровской эпохи характерно относительное единство мировоззрения, ценностных ориентаций и в известном смысле единство быта всех слоев населения – богатое жилище отличается от бедного, так сказать, в «количественном» смысле. Петровское время дифференцирует (то, что в Европе было по сути проделано Ренессансом) «высокую» и «народную» культуры (которые могут как угодно соотноситься – то игнорировать друг друга в классицизме, то, напротив, грезить друг о друге в романтизме – однако этот разрыв не исчезнет, видимо, вплоть до постмодерна, да и то не вполне) – и тем самым действительно европеизирует Россию.

В этом отношении мы должны признать, что всякий артефакт медиативен – дело лишь в том, кто в конечном счете оказывается адресатом этого послания (в этом отношении, скажем, гильотина есть новоевропейское либертарное послание, делающее смерть «демократичной»[18]). Городской храм всенароден, тогда как административное строительство бюрократично – самое его наличие означает автономизацию поля управления[19].

Что касается дворцового строительства, то оно также выражает политическую мутацию: новое в планировке зданий дворцового типа заключалось в развитии парадных помещений, отодвинувших на второй план жилые – обязательным становится парадный центральный зал, что было обусловлено новым укладом жизни высших кругов общества (проведение ассамблей и пр.). Протяженность анфилады парадных помещений становится ведущим архитектурным приемом в архитектуре парадных интерьеров (классический пример – Царскосельский дворец Растрелли, однако прием этот мы встречаем и в петровском барокко).

Петровская политика пространства не оригинальна – здесь корректным кажется сравнение Петербурга с Парижем на основании политической теологии абсолютизма, в той мере, в какой она манифестирована «планировочным бессознательным» Версаля: «В репрезентативном смысле геометрия «искусственных видов» – это прямое продолжение дворца, и нужна она главным образом ради центральной оси симметрии, позволявшей владельцу Версаля занимать позицию наблюдателя, которой противостояло воплощение Бога – солнце, расположенное на другом конце «княжеского луча». Солнце располагалось как бы в точке схода садовой перспективы, в точке божественной бесконечности»[20]. По аналогичному принципу Трезини организует «северный парадиз»[21]

Итак: политический компонент не просто был заложен в русской архитектуре ХVIII века изначально – он поистине был ее генеративным принципом. Что характерно, не только «идеологически», но и фактически: ограниченные экономические возможности заставляют правительство в 1714 году запретить возведение каменных сооружений в других городах страны, чтобы сосредоточить все ресурсы государства на скорейшем строительстве Санкт-Петербурга, для руководства строительства которого создается государственный орган – «Канцелярия от строения Санкт-Петербурга». Государственное регламентирование застройки Петербурга вызывалось необходимостью выстроить город за самый краткий срок на основе новых планировочных, градостроительных принципов, с применением новых средств и методов застройки (основной функцией канцелярии стал контроль за внедрением новых строительных приемов, новых материалов и инструментов, за выполнением правил строительства и т. д.[22]). Но если политический компонент оказывается генеративным принципом архитектуры, то ее анализ есть по сути дела анализ политических репрезентаций (анализ использования стекла в строительстве должен в таком случае быть сопоставлен с окулярным воображаемым власти), анализу архитектуры как «монументальной пропаганды» (Ленин).