Рене Декарт предложил такое видение Вселенной, согласно которому она состоит из множества вихрей, вра­щающихся вокруг своих звезд-солнц как центров. Каждый вихрь вращается между соседними, и среди них развивается соперничество: одолеть друг друга и пленить звезду соседа — подобно тому, как рыцари состязаются на турнирах (от tourner — вращаться) в присут­ствии прекрасной дамы, которая созерцает дуэль своих возлюб­ленных.

В Декартовом вихре, на центрифуге его вращения, со­вершается сепарация, образование разного типа частиц-элементов-индивидуумов — личностей а заодно их рас­пределение и классификация. Самые большие, грубые, неуклюжие, неотесанные по­лучают свое естественное место на периферии вихря — социума. Декарт назвал их «частицами третьего элемента», который практически совпадает со стихией земли. Самые малые, тонкие, мобильные, ловкие, гибкие и остроумные частицы естественно собираются вокруг центра, образуя солнце и двор. А между периферией и центром вращаются оставшиеся частицы, которые образуют «небо» каж­дого вихря.

Три элемента Декартовой физики абсолютно подобны трем сословиям французского общества: третье сословие — буржуазия, второе — духовенство и первое — дворянство. И разница в занятиях между ними соответственная. Третье сословие за­нимается материей, веществом (грубые частицы «тре­тьего элемента»). Второе сословие, духовенство, занимает­ся спиритуальными, нематериальными субстанциями, соотнесенными со стихиями воды (Лю­бовь — сострадание, милосердие) и воздуха (Дух, Сло­во .). Первое же сословие, аристократия, призвано быть воинством, рыцарством, проливая и жертвуя кровь — «огненную воду».

Между прочим, у Декарта «первый элемент» представ­ляется жидким (не сухим), родом тонкой огненной жид­кости, проникающей повсюду, в том числе и между час­тицами третьего и второго элементов. У Декарта — панический страх пустоты и в этом Декартово, француз­ское видение Бытия сходно с эллинским, Платоновым и неоплатоническим, да и гностическим, по которому бы­тие — полнота.

Бытие видится и Жаном-Полем Сартром как непрерыв­ный континуум, где вязнет дух — таков атрибут Бы­тия в его философии. Сартр — атеист в традиции француз­ского либертена, вольнодумца. Но и у Тейяра де Шардена, католического мыслителя, в трактате «Божественная Среда» основная интуиция такова: человек плавает в Боге как в Океане, в непрерывности Бытия. Бог всепроникающ извне и изнутри, божественные энергия и ми­лость окружают и пропитывают нас, как огненно-жидкая суб­станция «первого элемента» в небесном океане Де­карта. И вот материя у Сартра, дух у Тейяра видятся в одном образе, который как бы врожден французскому сознанию.

Внутренняя жизнь французского общества представляется в виде социального рондо, где все индивидуу­мы-частицы вращаются в тесном соприкосновении (прославленная и пре­словутая коммуникабельность французов!) и в ходе общения полируют (politesse — вежливость, социальная воспитанность!) ост­рые грани друг друга, формируя из себя граждан. Механизм этого процесса хорошо описан в «Об­щественном договоре» Руссо, там он применяет следующий образ: как речной поток полирует и обтачивает угловатые камешки в гальку, таким же мане­ром общество воспитывает граждан из простолюдинов. Но подоб­ным же образом Декартов жидкостный вихрь своим вращением об­тачивает частицы трех элементов, формируя из них поря­дочных членов соответствующих сословий общества.

Декарт даже луч света уподобляет палке — трубке, в которой кишат мель­чайшие частицы первого элемента и если нам кажется, что вот она — пустота, вакуум, то мы заб­луждаемся: просто наши чувства и приборы не улавливают населенности этого места еще более мелкими частичками и энергиями. Любой интервал полон час­тиц, которые движут более грубые куски веще­ства и так повсюду разливается и передается единое дви­жение вихря в целом.

Так работает среда — важнейшая идея во фран­цузском мировоззрении: она — активный перводеятель, в отношении которого частицы и индивиды — объекты приложения сил и энергий среды: они — пассив­нее ее.

Национальный образ движения — эта проблема стоит теперь перед нами. Ньютон в Англии, постулируя абсолютное пространство и время, предполагая наличие абсолютной пустоты и отвлекаясь от механизма действия сил все­мирного тяготения может брать два или несколько изолированных тел и высчитывать при­лагаемые к ним силы и их траектории в уравнениях, ус­матривая причины и импульсы в самих телах, их движения как бы «самостоятельные», как и англосакс-джентльмен. В Декартовой картине Вселенной такое невозможно: су­ществует одно тотальное общее движение внутри данного вихря, а уж частицы передают его друг другу, трогая сосе­да. Декарт определяет движение как смену соседства, ближайшего окружения, а не по шкале расстояния, дистан­ции. Его космос — близкодействие, тогда как дальнодей­ствие в космосах Англии (Ньютон) и Италии (Галилей) предполагает пустоту и дискретность, диалог твердых тел (или математических точек) в вакууме, как свободных ато­мов (индивидуумов), независимых ни от чего. Как кот, который ходит сам по себе. Француз же — не атомарный чело­век, индивидуалист, стоящий вертикально, но преж­де всего социальный человек, не вертикальный, но при­клоненный туда или сюда: к даме в реверансе или к цели. И мышление его — не абстрактное, но ориентированное. Французский сознание — ситуационное, векторное, счита­ющееся с обстоятельствами. Имен­но во французских социологических теориях, столь влия­тельных в европейском гуманистическом XIX веке, чело­век объясняется как функция обстоятельств, продукт окружающих условий и воспитания. В таком же направлении работал и французский реалистический роман (Бальзак, Золя .), описывая обстановку, условия и быт, землю и природу как предопределяющие поведение персо­нажа субстанции и силы, с чем он сцеплен и чем пропи­тан, так что по обстановке жилища можно прочитать характер человека. В этом плане Стендаль более нале­гает на свободу воли и индивидуализм личности, которая мотивируется своими страстями и пытается влиять на обстоятель­ства сам (Жюльен Сорель в «Красном и черном», Фабрицио в «Пармской обители».

Социализм, взгляд на человека прежде всего как на чле­на общества, — продукт французского мышления: Руссо, Сен-Симон, Фурье, Конт и проч.

Предопределение и свобода воли — постоянная тема и про­блема ума во Франции, начиная со споров схоластов в средневе­ковой Сорбонне, продолжая янсенизмом в XVII веке в монастыре Пор-Рояль, в «Письмах к провинциалу» и в «Мыслях» Блеза Паскаля и т. д Семя проблемы посеяно еще Августином в трактате «О Государстве Божием».

Итак, двойственность начал: или все предопределено волей и разумом Бога, или все во мне, я — источник. Французская душа не выносит взаимоисключаемости («крайности — сходятся» — французский девиз!), и ей нужны баланс, равновесие, симметрия противоположностей. Везде это видно: в приятии как и предопределения Бога, так и свободной воли человека, в дуализме субстанций Декарта (протяжение и мышление), в его же «психофизи­ческом параллелизме» — между душой и телом: в сен­суализме и рационализме в его же философии; в симмет­рии как эстетическом принципе французского классициз­ма, в статических антитезах Гюго: Гуинплэн («Человек, который смеется») безобразен лицом, но ангел душой; монах-демон Клод Фролло и цыганка Эсмеральда («Собор Парижской Богоматери») и т.п.