Если кто-то продавался, то не за добро и не за комфорт: таковых не имелось в наличии. Продавался он по душевной склонности и знал это сам. Предложения не было, был чистый спрос. И. Бродский О конформизме в СССР.

Нередко приспособление к новым ценностям имело и отчетливо выраженный принудительный характер.

Необходимо отметить несколько этапов сотрудничества интеллигенции с властями, на каждом из которых отчетливо проявились тенденции ее конформизации. Первый этап условно можно было бы назвать "технократическим". Он предполагал передачу интеллигенцией знаний и опыта в рамках государственных учреждений, учебных и научных заведений, фабрично-заводских технико-управленческих структур – в соответствии с государственной политикой, но без какой-либо существенной поддержки политическому курсу. Такой подход уже изначально в силу своей двойственности должен был стать элементом приспособления интеллигенции к современным политически реалиям. Он оставлял прежним содержание научной, образовательной и бюрократической деятельности, предоставляя ей лишь отчасти новое обличье, обязательное для ретуши неприятного интеллигенту "сосуществования", но никчемное для повседневной интеллигентской практики.

Следующий этап сотрудничества интеллигенции и властей условно можно назвать "идеологическим". Теперь передача знаний и опыта интеллигентов стала и одним из элементов политической поддержки. Отметим основные предпосылки этого явления. Традиционная иерархичность структуры управления тех учреждений, где работал интеллигент – независимо от того, сколь широкой групповой автономией могли там пользоваться – ставила в одинаково подчиненное положение и конформиста, и протестующего. Человек начинал подчиняться, еще не признавая этого – посредством исполнения установленных старым режимом, но подтвержденных режимом новым уставов и регламентов, обращаясь с прошением по деловым вопросам, участвуя в профессиональных или общих собраниях. Находившиеся у руля управления "красный директор" и "красный профессор" неизбежно придавали административной деятельности определенный политический вектор, а прошения все отчетливее ориентировались на логику тех, кто в своих оценках широко пользовался политическими штампами. Вовлекаясь в "деловые отношения" с режимом, интеллигент должен был в значительной степени и заимствовать его язык, коды поведения, ритуалы – но последние были пропитаны именно политическим содержанием. Обычная техника функционирования учреждений и заведений оказывалась, таким образом, в силу ряда факторов тем условием, которое определяло конформистские тенденции.

Конформизм практически всей массы людей, причисляющих себя к интеллигенции или традиционно рассматриваемых как таковая, сыграл свою роль в формировании негативного к ней отношения. Но если у инженера и техника, военнослужащего или врача (при условии профессиональной компетентности) социальный и культурный конформизм как-то оправдан стремлением делать свое дело, то у людей, как говорили в старину свободных профессий он легко трансформируется в рептильную приспособляемость и рабскую потребность.

Лицемерное притворство, лживость фразеологии, какая-то скользкая фальшивость чувствуется и народными массами, и властями предержащими, что уважения к интеллигенции, упрощенно и безосновательно рассматриваемой как нечто цельное, не прибавляет. Неинтеллигентность интеллигенции, ее несоответствие собственной идее – вот что лежит в основе скверного к ней отношения. Свойство слепо следовать авторитету оказалось пагубным, когда в попытке уйти от себя самой наша интеллигенция обратилась к нонконформизму, но, поняв новое как простое, прямое, незамысловато линейное отрицание старого, опять пришла к обычному конформизму. Порождая власть, в свое время царскую, впоследствии советскую, а еще позднее так называемую демократическую, интеллигенция каждый раз в порыве антиконформизма переходила к оппозиции, простой незамысловатой. Вместо того чтобы кропотливо работать, адиабатически медленно улучшая ситуацию, она просто вставала на путь голого отрицания.

Как целое, интеллигенция, к сожалению, оказалась неспособной подняться над обыденным сознанием, которому чужда в принципе постановка сложных, многомерных, многосторонних, многопараметрических проблем общего, абстрактно характера. Более того, сама мысль о многозначности связи причин и следствий, многовариантности решений, о возможности правоты оппонента хоть в чем-то для такого сознания совершенно неприемлема, злит, выводит из себя.

4. Интеллигенция и перестройка: от демократизации общества до развала страны

В 1987 году М.С.Горбачев определил перестройку как «назревшую необходимость, выросшую из глубинных процессов развития нашего социалистического общества. Оно созрело для перемен, можно сказать, оно выстрадало их. А задержка перестройки уже в самое ближайшее время могла бы привести к обострению внутренней ситуации, которая, прямо говоря, заключала в себе угрозу серьезного социально-экономического и политического кризиса». Задержки не произошло, но если охаракте­ризовать в нескольких словах постперестроечный период развития нашего общества, как результата политики перестройки, то употребления фразы – «обострение внутренней ситуации в результате глубокого социально-экономического и политического кризиса» - нам не избежать. Таким образом, перестройка привела наше общество к тому резуль­тату, во избежание которого она задумывалась и проводилась. Почему это произошло? Была ли неверна политика, действительно ли общество было готово к переменам, были ли мудры «архитекторы» перестройки? Вопросов бесконечно много, но на многие мы сегодня (зная точный ре­зультат) можем ответить. Высказывая свое чисто субъективное мнение, я хотел бы отметить необходимость перестройки для нашего общества, но я во многом не согласен с путями осуществления политических, экономических изменений, не говоря уже о внешнеполитических шагах нашего руководства, которые были, мягко говоря, не дальновидны.

Первые проблески стремления что-то перестраивать в конструкциях устоявшихся основ общества обнаружились лишь в 1987 г. В фокусе реформ оказались институты надстройки, политическая система. Не было никаких далеко идущих нововведений и в сфере гласности. О гласности говорилось много и всегда настойчиво, но на деле занавес свободы слова был приоткрыт после Чернобыльской трагедии. Январский (1987 г.) Пленум ЦК КПСС стал во многих отношениях поворотным. Именно он дал мощный импульс реальной демократизации советского общества, усилил внимание к творческому осмыслению состояния страны и его причин. В последующем М.С.Горбачев выдвигал и более смелые, неожиданные для руководства КПСС идеи о многопар­тийности, об отменен статьи 6 Основного Закона СССР, о плюрализме форм собственности. Впервые предпринималась попытка дать целостное представление о перестройке. К обсуждению предлагалась широкая программа мер: подготовка закона о госпредприятии, развитие кооперации, выборность руководителей предприятий, совершенствование советской избирательной системы, изменения в практике формирования выборных органов в партии и других общественных организациях. Впервые за годы перестройки в конкретную плоскость была переведена проблема соотношения выборных и исполни­тельных органов Советов народных депутатов, в КПСС, в других общественных организациях.