Только трагизм всех обстоятельств не разрешает назвать советское сообщение от января 1944 года смехотворным. Короче говоря, было сфабриковано советское заключение и скреплено аргументами и документацией, проверить которые не представлялось возможным. СССР правильно рассчитал, что международное положение в начале 1944 года предотвратит любую попытку опровержения их заключения.

Как уже было сказано выше, Катынь посетила группа английских и американских журналистов, к которой посольство США в Москве подключило двух своих делегатов. Одним из них был Джон Мельби, третий секретарь посольства, вторым — 25-летняя Катлин Гарриман, дочь тогдашнего американского посла. Им показывали трупы, при них производилось вскрытие с целью доказать, что все эти останки пролежали в земле всего два года (что по отношению к демонстрируемым телам могло быть и правдой). Тогда-то именно зарубежные журналисты подметили отсутствие жертв в офицерских мундирах. Возникавшие вопросы свидетельствовали о большом недоверии западных журналистов. Все их репортажи, посылаемые в Англию и Америку, подвергались строжайшей цензуре, вычеркивавшей любую фразу, отличную от советской версии или хотя бы ставящую эту версию под сомнение. Околпачить Катлин Гарриман, однако, удалось. Она с советского голоса написала рапорт, обвиняющий во всем Германию. Несколько лет спустя, в 1952 году, госпожа Катлин Мортимер-Гарриман наконец-то призналась, что писала под диктовку советских специалистов. К сожалению, отчет 25-летней девушки больше всего пришелся по вкусу вашингтонской администрации. Готовясь в 1945 году к поездке в Польшу, американский посол Артур Блисс Лейн попросил Государственный департамент проинформировать его о катынском деле. Из всей обширной, засекреченной документации его ознакомили только со злополучным отчетом Катлин Гарриман.

В Катыни побывали и представители советской Польской армии, во главе с генералом Берлингом. И они тоже оправдали оказанное им советскими властями доверие. Они выступили в советской и польской печати со лживыми заявлениями, которые по сей день остаются на их совести.

На катынском кладбище был воздвигнут небольшой памятник, скорее — надгробье, со странной эпитафией на польском и русском языках: «Здесь похоронены невольники, офицеры Войска Польского, погибшие в страшных мучениях от руки немецко-фашистских оккупантов осенью 1941 года».

Тем временем фронт все дальше продвигался на запад. Обнаруженные в Катыни документы перевезли в Краков, где в Институте судебной медицины группа во главе с доктором Яном Робелем, судебным экспертом по медицинской химии, приступила к их изучению. Краковская ячейка АК замышляла похитить эти документы, хранившиеся в девяти специальных ящиках. Это ей не удалось. Немцы объявили, что они готовы вернуть найденные документы семьям погибших. Неизвестно, воспользовался ли кто-нибудь из родственников такой возможностью.

В январе 1945 года, когда Советская Армия приближалась к Кракову, катынская документация в 14-ти ящиках была на двух грузовиках отправлена в сторону Вроцлава. Транспортировкой руководил немецкий директор института, доктор Вернер Бек. Сразу же после вступления советских частей в Краков польские органы государственной безопасности арестовали доктора Робеля. За день до окружения Вроцлава советскими войсками доктор Бек отправил документы в сторону Дрездена. В начале мая все ящики оказались на складе железнодорожной станции Радебеуль. Доктор Бек метался между Берлином и Пильзенем и хотел (большая наивность с его стороны) передать ящики с катынской документацией американцам. При приближении Советской Армии к Радебеулю кладовщик сжег все четырнадцать бесценных ящиков. Таким образом, навсегда погибли документы, найденные на расстрелянных польских офицерах (уцелели лишь некоторые их фотокопии). Своевременно спасти эту документацию могли только отряды АК, если бы они овладели ею и вывезли за пределы Польши. Не подлежит сомнению: попади документация к американцам, они, не задумываясь, тут же передали бы ее . советским властям.

Существует, однако, и другая версия, предложенная Анджеем Корашевским в его статье, опубликованной в 1980 году («Исторические тетради» №5). Согласно этой версии, план похищения документов специальным отрядом АК увенчался успехом, благодаря помощи австрийского историка доктора Пекера, которому в Кракове были подведомственны катынские документы (мы не знаем его служебных отношений с д-ром Вернером Беком). Удачное похищение якобы имело место в ночь со 2 на 3 сентября 1944 года, в результате чего все ящики с документацией благополучно вывезли из Кракова и спрятали в надежном месте. Судьба их, увы, неизвестна. Говорят, что они и поныне хранятся где-то в Польше. Версия эта не внушает доверия. Трудно допустить, что в течение многих лет можно в тайне хранить четырнадцать ящиков с документами, добытыми из могил и поэтому издававшими резкий трупный запах. Нельзя, однако, исключить, что в 1944 году незначительную часть документации отрядам АК удалось отбить, но следы ее затерялись. Но основная часть трагической документации, и это не подлежит сомнению, безвозвратно погибла в конце войны.

После капитуляции гитлеровской Германии и изоляции польского правительства в изгнании ситуация была явно неблагоприятной для дальнейшего выяснения Катынского дела. В это время в Нюрнберге перед международным судом предстали главные нацистские преступники.

Правительство Советского Союза не преминуло воспользоваться нюрнбергским процессом, чтобы окончательно закрепить вину за катынские злодеяния за Германией. Ситуация была благоприятной, и остается только удивляться, что и американские, и английские, и французские судьи все же устояли перед советским нажимом. Обвинительный акт, зачитанный в Нюрнберге 18 октября 1945 года (пункт 3, параграф С-2) вменил обвиняемым в вину, что в сентябре 1941 года в Катынском лесу, под Смоленском, были расстреляны 11000 польских офицеров. С обвинением по этому пункту 13 и 14 февраля 1946 года выступил советский прокурор Покровский. Интересно, что правительство ПНР вообще не участвовало в обсуждении катынского дела. Польша не выступила с обвинительным актом, не представила никаких «доказательств». Вопрос Катыни разбирался нюрнбергским трибуналом с 1 по 3 июля 1946 года. Судопроизводство было ограничено до минимума, вызвали только трех свидетелей, в том числе проф. Маркова, бывшего члена международной комиссии, созванной немцами. Проф. Марков поспешил отречься от своих прежних, будто бы данных под немецким давлением показаний. В качестве свидетеля перед трибуналом не выступил ни один из живущих на Западе поляков, не был представлен ни один из многочисленных документов и отчетов, собранных в 1943-1944 годах правительствами США и Англии. Некоторую сенсацию произвело добровольное появление в зале суда полковника Вермахта Арнста, командира «Части №537», того самого, который, согласно советской версии, руководил карательным отрядом, расстреливавшим польских военнопленных. Арнст доказал, что летом 1941 года он вообще не командовал 537 частью (отрядом военной связи), которая действительно находилась некоторое время в районе Катыни.