ЗАПАДНИЧЕСТВО И СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

В первом половине XIX в. Россия утвердила свое положе­ние в качестве европейской державы. Процесс европеиза­ции глубоко затронул образованные слои русского обще­ства. Дворянская, а затем и разночинская культуры стали развиваться в русле европейской традиции, повто­ряя свойственную им смену идеологических и художе­ственных направлений (просвещение, классицизм, ро­мантизм, реализм). Европейский рационализм и художественные европейские приемы служили для освоения соб­ственной национальной традиции.

К середине XIX в., литература, музыка, театр, живо­пись, архитектура достигли в России высокого уровняразвития и становились все более известными на Западе. Французский писатель П. Мериме открыл Европе Пуш­кина. На европейские языки были переведены произве­дения М. Ю. Лермонтова, И. В. Гоголя, И. С. Тургенева. Русская литература становилась частью европейской литературы. В Париже был поставлен «Ревизор» Гоголя, с восторгом принятый зрителями. Все больше внимание иностранцев привлекал Петербург, превратившийся бла­годаря творениям архитекторов В.В. Растрелли, Д. Кваренги, Ж. Тома де Томона, К.И. Росси, А.Д. Захарова и А.Н. Воронихина в один из красивейших городов Ев­ропы. В Петербурге и его пригородах часто выступали европейские знаменитости, главным образом певцы и му­зыканты. Благодаря этому наладился культурный обмен между Россией и Европой. В первой половине XIX в. он впервые приобрел двусторонний характер.

Проблема исторической самобытности России.

Обра­зованные русские люди тяжело переживали раскол между дворянством и народом, старались осмыслить его происхождение и пути его преодоления. Они размыш­ляли о несхожести исторических судеб России и Европы, недейственности в России европейских способов решения политических и социальных проблем. Важнейшим пред­метом их раздумий стала самобытностьРоссии. Это было новым шагом вперед в развитии национального са­мосознания.

Наиболее ярко и полемично проблему национальной самобытности России поставил в 20 - 30-х гг. XIX в. П. Я. Чаадаев (1794 - 1856) - участник Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода русской армии, один из самых блестящих дворян Петербурга, дружбой с которым гордился А. С. Пушкин. В 20-е гг. Чаадаев пе­режил глубокий духовный кризис, заставивший его пе­реосмыслить идеалы Просвещения. Главным в истории народа для него стала роль традиции, прежде всего ре­лигиозной, определявшей место народа в созидании ми­ровой истории. Связанные с этим мысли он выразил в написанных в 1828 - 1830 гг. «Философических пись­мах ».

Это было время успехов России в войнах против Турции и Ирана, эпоха «открытия» России образован­ным обществом Запада. Именно с этого момента в Ев­ропе утверждается мысль о великом будущем России, высказанная немецким философом Ф. В. Шеллингом. Взгляды Чаадаева, порожденные ощущением историче­ского тупика, в котором оказалась Россия в годы цар­ствования Николая I, были полным контрастом этим представлениям.

П. Я. Чаадаева поразил контраст между творческим, созидающим характером европейской католической традиции, породившей европейскую цивилизацию, общность национальных культур Европы, и мертвенным, ар­хаическим характером русской православной традиции.

Тем не менее, в центре исторической концепции Чаадаева стоит чисто православная идея о построении Цар­ства Божия на земле, о достижении просвещенного, сво­бодного от греховности состояния в повседневной жизни. Эта идея чужда развитым «осевым» культурам, в частно­сти европейской. Поэтому, несмотря на свой европоцентризм идеи Чаадаева - это форма национального само­познания в рамках русской православной культуры. Европа представляется Чаадаеву идеалом именно потому, что «Царство Божие до известной степени осуществлено в ней». Это, по его мнению, придает европейской исто­рии связность и смысл.

В то же время история России, порвавшей с европей­ской христианской церковью, принявшей христианство от «растленной Византии», оказывается лишенной связности и смысла. «Про нас можно сказать, что мы состав­ляем как бы исключение среди народов, - пишет Чаадаев. - Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество, а суще­ствуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру . Кто исчислит те бедствия, которые мы испытаем до свершения наших судеб?»

Взгляды П. Я. Чаадаева в чем-то созвучны взглядам старообрядцев, для которых «отпадение» от государства означало переоценку всех ценностей, резко отрицатель­ное отношение ко всей жизни русского общества. Для Чаадаева положительные качества русского народа, «без­рассудная отвага», например, являются лишь оборотной стороной его недостатков - отсутствия глубины и на­стойчивости. Эта «ленивая отвага» связана с равноду­шием к добру и злу, совершенству. С этим в свою оче­редь связан вторичный, заимствованный характер рус­ской культуры. «Одинокие в мире, мы миру ничего не дали . мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли . а все, что досталось нам от этого движе­ния, мы исказили», - утверждал П. Я. Чаадаев. Жизнь русских - это жизнь без опыта и предвидения, без твер­дых правил, без постоянных привязанностей (тут речь идет, прежде всего, о дворянском обществе). Особенно воз­мущало его отсутствие у русских людей личностного на­чала, личного достоинства. Он подчеркивал, что для на­родов, стремящихся к духовному развитию и деятельно­сти на мировой арене, «такое существование без начала личности невозможно».

Русская мысль, беспочвенная и бунтующая, была в XIXве­ке внутренне свободной и дерзновенной, не связанной тяжелым прошлым с традицией, внешне же стесненной и часто го­нимой. Невозможность по политическим условиям непосред­ственного социального дела привела к тому, что вся активность перешла в литературу и мысль, где все вопросы ставились и решались очень радикально. Выработалась безграничная со­циальная мечтательность, не связанная с реальной действительностью. Русские были сен- симонистами, фурьеристами, прудо­нистами, когда в России было еще крепостное право и самодержавная монархия. Они были самыми крайними, тоталитар­ными гегельянцами и шеллингианцами, когда в России не было еще никакой философской культуры и философская мысль была на подозрении. Русские культурные люди полюбили бесконечные, ведшиеся по целым ночам разговоры и споры о мировых вопросах в небольших кружках, в салонах 30-х и 40-х годов. Первое пробуждение самостоятельной мысли и самосознания ХIХ века произошло в Чаадаеве, человеке исключительно ода­ренном, но почти ничего не написавшем. Он был ленив, как и все русские баре. Его необычайно острые и сильные мысли выразились в одном «философическом письме». Это целая фи­лософия истории. Историософическая тема - основная в рус­ской мысли XIX века. Самостоятельная русская мысль прежде всего задумалась над тем, в чем задача России и особенность ее пути, Восток ли она или Запад. Первый русский историософ Чаадаев был офицером лейб-гвардии гусарского полка в отставке, подобно тому, как первый самостоятельный и самый замечательный русский богослов Хомяков был офицером лейб-гвардии конного полка. Философия истории Чаадаева была вос­станием против русской истории, против русского прошлого и русского настоящего. Дело Петра пробудило русскую мысль и русское творчество. Герцен сказал, что на реформу Петра русский народ ответил явлением Пушкина. К этому надо при­бавить, что он ответил явлением западнической и славянофиль­ской мысли. Вся русская мысль ХIХ века, занятая общими во­просами миросозерцания, была западнической или славяно­фильской, т. е. решала проблему о том, должна ли быть РоссияЗападом или Востоком, нужно ли идти путем Петра или вернуться к допетровской, московской Руси.