Но об этом позже, а пока коснемся еще одного события, одновременного с разрушением Карфагена, события не столь существенного в плане военно-стратегическом, но столь же многозначительного для понимания эволюции внешней политики Рима. В том же самом 146-м году римлянами был разрушен богатейший и красивейший греческий город Коринф. Предыстория этого события вовсе не адекватна такому финалу.

Греческие города и союзы городов, находившиеся после III Македонской войны под опекой римлян, непрерывно враждовали между собой. В частности, ахейский союз, объединявший ряд городов южной Греции, включая Коринф, конфликтовал со Спартой, которая одно время даже была в него принудительно включена. Спартанцы жаловались в Рим на притеснения со стороны ахейских вождей. В 147-м году сенат отправил в Ахейю посольство, чтобы примирить враждующие стороны. Но вожаки съезда ахейцев, решив, что римляне прочно увязли в войне с Карфагеном и в Испании, подбили шумное собрание черни в Коринфе на то, чтобы с оскорблениями прогнать уполномоченных римского сената.

Ахейцы спровоцировали войну с Римом! Но, как говорится, "не по Сеньке шапка". В первых же столкновениях с римскими легионами греки либо бежали без боя, либо терпели сокрушительные поражения. Ввиду терзавших Грецию бесконечных междоусобиц, это, быть может, было для нее и к лучшему. Полибий упоминает поговорку того времени, ходившую среди греков: "Мы не были бы спасены, если бы не были быстро сокрушены"[13].

Как же поступили римляне с побежденными? Союзы были распущены, правление в городах передано советам имущих граждан. Они были обложены не очень тяжкой данью и, вообще говоря, подчинены римскому наместнику в Македонии. Но вместе с тем им были оставлены формальный суверенитет, самоуправление и право собственного суда. Но совсем иная судьба постигла Коринф. По прямому распоряжению сената город был полностью разрушен, его жители проданы в рабство, а место, где стоял этот, пожалуй, самый процветающий город Греции, было предано проклятию. Сходство с судьбой Карфагена бросается в глаза. И оно, конечно же, не случайно. Коринф был вторым мощным соперником римских купцов в морской торговле. Его неоправданная гибель подтверждает возросшее влияние этой алчной и бессердечной части римской знати на внешнюю политику Вечного Города.

Теперь, для того чтобы закончить эту главу о Сципионе Эмилиане, нам надлежит вернуться в Испанию. Но, как и раньше, перед осадой Карфагена, мне придется на время оставить Сципиона и обратиться к событиям на Пиренейском полуострове, предшествовавшим его прибытию туда. Как это ни печально, но в этих событиях вновь обнаружат себя малопривлекательные черты нового облика Рима, каким он теперь являет себя покоренным народам.

Мы помним, что Сципион уехал из Испании в 150-м году. Восстание кельтиберов было подавлено еще Марцеллом. Его сменил консул Лициний Лукулл, дед того Лициния Лукулла, который прославится своими пирами. Этот римский вельможа принадлежал к совсем иному типу государственных деятелей, чем те персонажи, на которых до сих пор было сосредоточено наше внимание. Без серьезных к тому оснований Лукулл вторгся в пределы независимого кельтиберийского племени ваккеев, не участвовавшего в восстании, разбил их в сражении и загнал в город.

"На следующий день старейшины ваккеев с венками на головах и неся, как молящие, ветви оливы, явились к Лукуллу и вновь спросили его, что им сделать, чтобы заслужить его дружбу. Он потребовал от них заложников и сто талантов серебра и приказал, чтобы их всадники участвовали в его походах. Когда он все это получил, он потребовал, чтобы ваккеи приняли в город гарнизон. Когда они и на это согласились, он ввел туда 2000 отборных по своей доблести воинов, приказав им, как только войдут в город, занять стены. Когда этот двухтысячный отряд занял стены, Лукулл ввел в город все остальное войско и трубным звуком дал знак к поголовному истреблению жителей, не щадя ни пола, ни возраста. Они, взывая к слову чести и к богам, свидетелям клятв, и понося римлян за неверность и предательство, погибали жестокой смертью. Из 20000 человек через ворота на крутой стороне города бежали очень немногие. Город Лукулл разграбил и тем покрыл имя римлян позором и поношением"[14].

Заметим особо, что операция Лукулла была предпринята без приказания сената и римского народа. Тем не менее, он не был даже привлечен к ответственности. Этот эпизод отнюдь не был случайным. Аналогичное преступление было совершено в следующем году, там же в Испании, другим римским военачальником, Сервием Гальбой. Он воевал на юго-западе страны, в Лузитании. Старейшины лузитанцев шлют послов к Гальбе, предлагая римлянам мир и дружбу. В ответ на это римский полководец для закрепления дружбы обещает им передать плодородные земли взамен окрестностей их города, малопригодных для земледелия. Далее, согласно описанию того же историка, произошло следующее:

"Надеясь на эти обещания, они покинули места, где находились, и собирались туда, куда им приказал Гальба. Он разделил их на три части и, указав каждой из этих частей отдельную долину, велел ждать его на этом месте, пока он не придет и не укажет им место для поселения. Когда он прибыл к первой части, он велел им, как друзьям, сложить оружие, а когда они сложили, он окружил их рвом и, послав на них часть своих воинов с мечами в руках, велел всех избить, хотя они плакали и взывали к имени богов и к святости данных клятв. Таким же образом со всей поспешностью он уничтожил и вторую, и третью часть, стараясь, чтобы они не узнали о беде, постигшей предшествовавших . Немногие из них бежали. В числе их был Вириат, который немного спустя стал вождем лузитанцев .

Тогда же Гальба, о котором я говорил, являясь еще более алчным, чем Лукулл, немногое из добычи раздал солдатам, немного дал друзьям, все же остальное присвоил себе, хотя он являлся богатейшим из всех римлян. Говорят, что и во время мира он не отказывался от лжи и клятвопреступлений во имя наживы. Ненавидимый всеми и привлеченный к суду, он спасся от осуждения благодаря своему богатству"[15].

Наверное, из этих двух примеров можно сделать вывод, что далеко не все римские военачальники и государственные деятели были похожи на Сципионов, Катона или Павла. Он вправе усомниться и в нравственном достоинстве сената той поры. К тому можно указать еще ряд оснований, но я хочу вернуться к судьбе Сципиона Эмилиана. Для этого надо хотя бы бегло коснуться дальнейшего развития событий в Испании.

Упомянутый Аппианом Вириат, бывший пастух, организовал из далеко не усмиренных, а, напротив того, ожесточившихся лузитанцев партизанские отряды. Вириат был человеком необычайной энергии и военного таланта. Ему удалось нанести, одно за другим, ряд тяжелых поражений римлянам, так что вскоре он был признан вождем всех лузитанских племен, хотя и сохранил при этом облик простого крестьянина. Слава его разнеслась по всей Испании. В нем видели героя, который освободит наконец страну от чужеземного владычества. Партизанская война разрасталась и протекала столь успешно для инсургентов, что в 141-м году римский сенат был вынужден признать лузитанское государство суверенным, а Вириата — его царем.